из них с детства бредили морскими приключениями. Их, казалось, ничуть не угнетала эта жизнь в закрытом вольере, и они сочувственно смотрели на измочаленного суровыми взысканиями Давыдова.
Данил поражался, с каким спокойствием они принимали пытки. Было, конечно, среди них несколько человек, попавших сюда подобно Данилу, но они уже бросили училище. А Данил упирался. Он старался изо всех сил, он докажет, докажет, что может обойтись без папочкиной поддержки!
И только к зиме ему стало немного легче. Данил стал понемногу успокаиваться, привыкая к своей однообразной жизни. У него появилось даже несколько хороших приятелей, оказавшихся весьма остроумными ребятами. Иногда они выбирались в увольнение, бродили по городу или сидели в кинотеатре с подцепленными на улице девчонками.
Кроме того, им устраивали вечера с танцами в училище, каком-нибудь кафе или в учебном заведении, где учатся одни девушки. Однако к таким мероприятиям Данил был совершенно равнодушен: максимум, что можно было с этого иметь — поцелуйчики в темном углу с какой-нибудь кривляющейся смазливой студенткой. Он ходил туда за компанию, дабы раскатать втихаря бутылочку-другую и повыпендриваться перед публикой, дергаясь в кружке хлопающих ему, пританцовывающих зрителей. Уж что касается дискотек — здесь ему не было равных ни по части опыта, ни по части мастерства.
Другое дело — закадрить барышню, живущую не в общаге, а в квартире, и понимающую, что человек идет к ней в гости не для того, чтобы познакомиться с родителями. Такой клад можно было найти редко. У Данила был верный, наметанный глаз, и он охотно делился опытом со своими робкими дружками, все больше приобретая репутацию непревзойденного покорителя женских сердец и видавшего виды веселого повесы.
В очередном отпуске он встретился с Лагуновым и узнал, что тот был с самого начала как рыба в воде в своем Харькове. Леха не испытывал и сотой доли мучений, которые пришлось пережить его избалованному товарищу. Он весело, в привычной манере рассказывал о своих новых знакомых, о тупых преподавателях, которые ставят ему плохие оценки, и о том, как Натаха Збруева приезжала в Харьков на гастроли.
Лешка не знал об этом заранее — она неожиданно появилась перед воротами училища и, конечно, по рассказу Лагунова, повергла всех будущих летунов в состояние полного паралича своей неотразимой внешностью. Лагуна поведал, как в течение недели каждый божий день, а точнее, поздний вечер, изображая подлого диверсанта, перелезал через забор и шел в гостиницу, где Наташа, встречая его в холле, на глазах у всех вела в свой одноместный номер. Как Лешка, уступив всеобщей просьбе, повел своих друзей-курсантов на спектакль и чуть не сдох со скуки, пока его Терпсихора задирала на сцене свои хорошенькие резиновые ножки. Лагуна поклялся себе, что пошел на балет в первый и последний раз в жизни.
В общем, Леха был в полном порядке и явно вернулся к своему привычному беззаботному образу. Он обещал писать Давыдову подбадривающие письма, потому что был недоволен бледноватым видом своего закадычного друга.
***
Данилу становилось все интереснее учиться. Вводные курсы позади — и будущих покорителей морей начали всерьез обучать специальности. Теперь страдали многие курсанты, чья школьная база по части точных наук оставляла желать лучшего. Многие — но только не Давыдов. Электроника, которой была просто напичкана вся учеба, очень легко Данилу давалась. Он все больше поражался тому, насколько продуманна и совершенна военная техника, насколько она ушла вперед от гражданской, даже самой современной. Иногда ему казалось, что в этом есть несправедливость, что такая научная мощь должна использоваться и по-другому. Но благодаря многочисленным политзанятиям и разъяснениям обстановки в мире он убеждался, что все делается правильно.
А между вторым и третьим курсами были настоящие каникулы: два месяца полноценного отдыха. И внезапно, побыв в Киеве дней шесть, Данил почувствовал, что начинает скучать. Лагунов должен появиться через несколько дней, все его бывшие приятели в разъездах, а при виде своих по-летнему полуобнаженных барышень Давыдова охватывала смертная тоска: они надоели ему все, вместе взятые, и при мысли об очередном голом женском теле его уже начинало слегка подташнивать. Чем заниматься эти два месяца? Все ведь одно и то же!
Данил попытался читать книги, но это было уже невозможно. Он никогда особо не увлекался этим занятием. Все, чем ограничивался круг его читательских интересов — это немножко фантастики, большое количество красочных зарубежных журналов с откровенными картинками и несколько сборников комиксов, карикатур и анекдотов.
Валерка видел, что Даня явно не знает, куда себя деть, и решил сделать очередную попытку подкупа хотя бы для того, чтобы немного его развлечь.
— Маешься, вижу, без своих швабр и тряпок, — сказал отец, войдя в комнату Данила. Тот сидел за письменным столом, положив голову на сложенные руки.
— Да, уж и не знаю, как там без меня справляются, — вяло огрызнулся Данил.
— Слушай, хочешь приз «за волю к победе»?
— Конечно, пап! Дачу на Канарских островах. Это можно решить?
Валерка ожидал как раз чего-то в этом роде.
— Решить, конечно, можно, — продолжал он развлекать свое приунывшее чадо. — А тебя не тошнит еще от твоего моря синего?
— Нет, меня не укачивает.
Данил без всякого интереса поддерживал этот разговор. Отец ведь уже смирился с его выбором профессии, хотя, конечно, был от него далеко не в восторге. Но ошибку свою насчет того, что Данил в военном училище долго не продержится, этот прорицатель явно признавал и уже давно не говорил, что еще не поздно забрать документы и все изменить.
— А на Северный Кавказ хочешь поехать? — неожиданно спросил отец. — На курорт в Геленджик? На свою любимую черную лужу, только немножко с другого боку. Мне тут отличный вариант предлагают.
Данил поднял голову:
— Хочу. Серьезно! Только возьми вариант на двоих.
— На двоих? Интересно… — подозрительно сощурился отец.
— Ну да. Мы поедем с Лагуной.
— А, с этим! — расслабился Валерка. — Ладно, на двоих, так на двоих.
У Данила все-таки потрясающий предок! Ну кому еще может папаша такое предложить и сразу же согласиться удвоить порцию? Скорее всего, ему просто не терпится от Данила избавиться!
И уже на следующий день отец протянул ему большой конверт:
— До конца сезона. Езжайте хоть завтра, надоест — возвращайтесь, а хотите — сидите там до сентября.
Данил поднял на него широко открытые благодарные глаза.
— Папа, ты лучший!
— А я знаю, — спокойно ответил отец, выходя из комнаты, и Данилу вдруг так захотелось, чтобы папа сказал что-нибудь еще… Что-нибудь не такое сухое, не такое формальное, чтобы снова пошутил, и, может быть, они бы немного поговорили… Но не
