— Собираюсь все выяснить! — отрезала она. Неожиданно он начал читать стихотворение, которое переводил ей в последнюю ночь, когда был в Рейнснесе.
Играет и воет, как зверь молодой,
Завидевший пищу из клетки железной;
И бьется о берег в вражде бесполезной,
И лижет утесы голодной волной…
Вотще! нет ни пищи ему, ни отрады:
Теснят его грозно немые громады.
Дина сердито смотрела на него.
— Это описание реки, помнишь? — сказал он. — Пушкин сопровождал русские войска в Турцию. Я тебе рассказывал…
Она мрачно смотрела на него. Кивнула.
— Ты похожа на дикую реку, Дина.
— Ты просто смеешься надо мной, — упрямо сказала она.
— Нет… Я пытаюсь найти с тобой общий язык.
Я Дина. Стихотворение Пушкина — это мыльные пузыри, которые вылетают у Лео изо рта. Его голос заставляет их держаться в воздухе. Долго. Я насчитала двадцать один пузырь. Потом они лопнули, и брызги упали на землю. А мне пришлось заново все обдумывать.
Уже по дороге обратно она спросила, куда он теперь направляется.
— В Трондхейм, — ответил он.
— И по пути нигде не остановишься?
— Нигде.
— Тогда можешь забрать там в тюрьме свою книгу с подчеркнутыми словами! — с торжеством сказала она. — Я знаю, она имеет отношение к твоим темным делишкам, о которых ты не рассказываешь. Из-за которых не написал письма и не подписал своего имени на подарках. Я спрашивала о тебе, но никто про тебя даже не слыхал.
— А кого ты обо мне спрашивала?
— Русских моряков. Бергенских торговцев. Управляющего тюрьмой в Трондхейме.
Он в изумлении не сводил с нее глаз.
— Зачем? — прошептал он.
— Затем, что у меня была твоя книга, я хотела ее тебе вернуть.
— И из-за этого ты доставила себе столько хлопот в Бергене и в Трондхейме?
— Да. Теперь ты сможешь получить ее обратно.
— Так я и сделаю, — спокойно сказал он, но голос у него дрогнул. — Кому ты ее оставила?
— Управляющему.
Он на мгновение нахмурился:
— Почему?
— Потому, что не хотела больше держать ее у себя.
— Но почему ты отдала ее управляющему?
— А кому же еще? Но пакет запечатан сургучом. — Она усмехнулась.
— Я ведь сказал, что ты можешь оставить ее себе.
— А я не хотела держать ее у себя. Да и ты так ею дорожил…
— Почему ты так решила?
— Потому, что ты притворился равнодушным.
Наступило молчание. Он остановился и долго не спускал с нее глаз.
— Тебе не следовало этого делать, — серьезно сказал он.
— Почему?
— Этого я не могу тебе объяснить.
— Управляющий твой недруг?
— Я не уверен, что Пушкину у него будет хорошо…
— Ты его знаешь?
— Нет. Перестань меня допрашивать, Дина! Она быстро подошла и влепила ему пощечину.
— Зря ты меня ударила, Дина. Ни людей, ни животных бить нельзя.
Лео медленно пошел вниз, в правой руке он держал шляпу. Левая, как остановившийся маятник, висела вдоль туловища.
Дина не двинулась с места. Не услышав ее шагов, он остановился и позвал ее.
— Можешь сколько угодно напускать на себя таинственность! — крикнула она.
Шея у нее вытянулась, как у гусыни, которая уворачивается от ножа мясника. Крупный нос был похож на клюв. Солнце разорвало тучи. Ветер усилился.
— Ты ездишь повсюду и привязываешь к себе людей. А потом исчезаешь и не подаешь признаков жизни! Что ты за человек? Кто ты? Что за игру ты ведешь?
— Спускайся сюда, Дина! Нечего кричать оттуда!
— Где хочу, там и стою! Сам иди сюда!
И он пришел. Как будто уступил ребенку, которого сам же чуть не довел до слез.
Они стали спускаться, прижавшись друг к другу.
— Ты редко плачешь, Дина?
— Не твое дело!
— Когда ты плакала последний раз?
— В прошлом году в Фолловом море во время шторма! — сказала она.
Он чуть заметно улыбнулся:
— Давай заключим мир?
— Не раньше, чем я узнаю, кто ты, откуда и куда едешь.
— Но мы же с тобой увиделись!
— Этого мало!
Он стиснул ее руку и сказал просто, словно разговор шел о погоде:
— Я люблю тебя, Дина Гренэльв!
Много лет назад, как раз в том месте, где они проходили, кто-то поставил дорожную тумбу. Не будь ее, Дина села бы прямо в грязь.
Она сидела на тумбе и тянула себя за пальцы, точно хотела оторвать их.
— Что же это такое? Что же это такое? — в отчаянии кричала она.
Он ждал, когда она успокоится. Внешне он был невозмутим.
— Может, довольно уже, Дина?
— Почему ты так говоришь? Почему редко приезжаешь в Рейнснес?
— Слишком далеко, Дина. — Он растерялся.
— Тогда расскажи мне, чем ты занимаешься!
— У мужчин иногда бывают причины молчать.
— Неужели чаще, чем у женщин?
— Не знаю. Я же не спрашиваю тебя ни о чем. Что-то надорвалось в их отношениях.
— Ты думаешь, можно приезжать и уезжать из Рейнснеса, как будто…
— Я приезжаю и уезжаю когда захочу. И пожалуйста, перестань расспрашивать всех обо мне. Я НИКТО! Запомни это!
Он рассердился.
Она встала с тумбы и взяла его за руку. Они снова стали спускаться. Вокруг еще были лес и поля. Ни домов. Ни людей.
— Чем же ты все-таки занимаешься? — Она доверчиво прижалась к нему.
Он сразу понял ее уловку. Но все-таки ответил.
— Политикой, — грустно сказал он.
Она взглядом разобрала его лицо на части. Подбородок, рот, нос. И задержалась на глазах.
— Одни преследуют тебя. Другие — прячут.
— Ты преследуешь меня, — засмеялся он.
— Что же ты такое натворил?
— Ничего, — ответил он, на этот раз серьезно.
— Это по-твоему, а по-моему…
— И по-твоему тоже.
— А уж это позволь мне решить самой. Расскажи! Он безнадежно развел руками, снял шляпу и сунул ее под мышку. Ветер растрепал ему волосы.
Наконец он собрался с духом и твердо сказал:
— Мир хуже, чем тебе кажется. Кровь. Виселицы. Голод. Бедность. Предательства и унижения.
— Неужели он так плох?
— Плох, хотя мог бы быть и хуже. Но он более жесток, чем ты думаешь. Из-за этого я и стал человеком, которого не существует.
— Тебя не существует?
— Да. Но когда-нибудь времена изменятся.
— Когда же?
— Не знаю.
— И тогда ты приедешь в Рейнснес?
— Да, — твердо сказал он. — Примешь ли ты тогда человека, который проезжает мимо и не существует?
— Я не могу выйти замуж за человека, которого не существует.
— А ты хочешь выйти за меня замуж?
— Да.
— А моего согласия ты спросила?
— Нас с тобой благословили. Этого достаточно.
— Чем же я буду заниматься в Рейнснесе?
— Жить со мной и тушить горящую крышу, если потребуется.
