— так и есть.
Первым делом по глазам ударил резкий свет. Дальше — понимание, что это не мешок глушил звуки. Вокруг их преимущественно нечему создавать. Она стоит на каком-то полигоне. Огромном. Почему-то в голове крутится слово «необъятный», хоть границы и видны. А вокруг — лес.
Место идеальное. Наверное.
Если бы она решила кого-то убить и спрятать — тоже подумала бы о таком. Только она в жизни никого не хотела убивать. Она просто хотела, чтобы ей дали жить…
Видимо, не судьба.
Помимо рук Агате связали ещё и ноги. Те самые трое ходили кругами, иногда молча, иногда делая затяжку за затяжкой, иногда коротко переговариваясь. О чём — понять было сложно. Из знакомых слов складывались неочевидные конструкции. Но Агате было ясно: они ждут. Свою часть сделали. Привезли на убой. Дальше…
Когда-то она осталась один на один в закрытом пространстве с психом. Внутри. Больше всего на свете хотела просто выйти. Теперь же — вокруг необъятные просторы. Но они выглядят насмешкой. Потому что сколько ни мечтай — бессмысленно. Ты тут же споткнешься. Тебя тут же поймают, скрутят, вырубят. Тебе не дадут кричать и докричаться. Тебе спастись не дадут.
Когда-то Агата чувствовала, что шанс есть. Надеялась на тех, кто ждал снаружи. В итоге просто воспользовалась собственным — одним на миллион. Сейчас ей почему-то безнадежно казалось, что финал предрешен…
И было просто больно, даже не страшно. И даже не за себя…
Чувствуя, что на подходе третья волна, Агата закрыла глаза, чтобы сделать пару глубоких вдохов. Нет смысла плакать. Просить нет смысла. Утопать в панике, на что-то надеяться. Во что-то верить. Куда-то молиться. Всё это абсолютно бессмысленно, потому что иногда человек — зверь. Она перешла дорогу целой стае.
Агата распахнула глаза, когда услышала новые звуки. Двое из привезших её мужчин перебросились парой громких слов и направились в сторону леса, через который раньше волокли её. Один остался с пленницей, сердце которой немного ускорилось.
Значение «идем встречать» она поняла отлично. Потому что встречать они идут явно её смерть.
Вдруг стало страшно. И ты с этим ничего не сделаешь. Твой максимум — запрокинуть голову, посмотреть в небо, выдохнуть через открытый рот, сглотнуть горький ком…
Шепнуть:
— Максима не бросай, пожалуйста… И не делай глупостей… Я тебя очень люблю…
Понимая, что человеку больше ты этого не скажешь никогда… Но глупо веря, что хотя бы птицы ему принесут…
— Молчи, дура…
Оставшийся с ней похититель рявкнул, но только смысла в его требовании — ноль. Больше сказать ей нечего.
По её щеке скатывается единственная слеза. Агата хочет верить, что больше себе не позволит. Бежит по шраму, огибая бугорок… Слетает вниз, стремится к ногам, впитывается землей…
Но себя сейчас не жалко. Жалко его. Потому что он с этим не сможет…
* * *
Треск веток и короткие переговаривания снова прозвучали через добрый десяток минут. Наверное, был смысл в том, чтобы всё это засекать. Пытаться понять, где находишься, хотя бы сориентировавшись по солнцу или деревьям. Возможно, предложить что-то оставшемуся с ней…
Понятно ведь, что Костя сможет щедро отблагодарить, предай он заказчика, спаси он Агату…
Но чем закончится попытка — Агата знала.
Она будет сдыхать, получив для начала несколько ударов по лицу с воткнутым в рот кляпом. Вероятно, мучительней, чем планировалось изначально. Вероятно, её и эти тоже накажут за провинность, как когда-то один наказал за слезы.
Через несколько десятков секунд после того, как до них начали доноситься звуки, из-за деревьев вышли снова трое.
Всё те же шавки… И заказчик. Мужчина в возрасте. Около шестидесяти. Плотного телосложения, но не толстый. Седой уже. Солидный. Атмосферный такой. Впечатляющий.
Из тех, у кого слишком сильная энергетика. Помимо воли чувствуешь себя ниже. Хуже. Глупее. В подчинении…
Костя из этой же породы. Но Костя — не такое дерьмо, а этот…
Поднимается по склону, отряхивая руки, будто успел запачкать. В костюме зачем-то. В местами блестящих, местами уже запыленных туфлях.
Человек, над которым ведется следствие. Который обязан сидеть дома под домашним арестом. Которого не взяли под стражу, потому что вроде как не является опасным для общества, клятвенно обещал, что не сбежит, который признал всё… Повинился во всём… А теперь…
Идет на неё, вскидывает взгляд…
Сначала смотрит так же, как смотрел его сын — зло. По-звериному. Потом… Тоже так же. С улыбкой, которая пугает больше.
И пусть себе дан завет: не становиться слабой, плечи всё равно начинает крутить из-за болезненных мурашек…
— Ну привет, Агата.
Вышинский обратился, специально делая ударение на ненавистном имени. С тем, как он приближался, Агате хотелось отойти. Оставаться на месте было сложно, но и смешно падать к его ногам она не стала бы. Ни просить. Ни плакать. Ни унижаться.
Она Гордеева.
Она — Агата.
Она снова выстрелит, если у неё появится шанс. Но она никогда не предаст себя и своего Победителя.
— Вела себя нормально?
Поняв, что ответа от ставшей костью в горле девочки ему не дождаться, мужчина оглянулся, задавая вопрос провожатым.
Они ответили что-то неопределенное — один пожал плечами, второй буркнул «нормально»…
— К машинам идите. Один остается.
Вышинский отдал приказ, мужчины переглянулись… Их главный очевидно отметил заминку. Скользнул взглядом по каждому…
И пусть он очевидно проигрывал им физически — куда такому против молодых и мощных, но ясно было — в жизни не рискнули бы ослушаться или пойти против.
— Бабки потом. Нахер пошли.
Заминка очевидно была расценена правильно. Им не жалко Агату. Они не хотели бы предложить подумать ещё. Просто пекутся о бабках. Просто не хотят сделать «доброе» дело за просто так…
Разочарование в людях давно стало для Агаты нормой. И сейчас она тоже следила вполне бесстрастно за тем, как двое мужчин уходят, не оглянувшись, испытывая абсолютное равнодушие к жизни другого человека. А может уже двух…
Дыхание сбилось, пришлось
