Джимми колебался. Он стоял посреди гостиной, где все было свидетельством их долгой совместной жизни. Стелла чувствовала себя среди всего этого гораздо свободнее, чем он, но сейчас у нее было такое чувство, как будто бы она постепенно отдаляется, освобождается от всего привычного, что окружало ее все эти годы.
— Я и не собираюсь трогать тебя, — пробормотал наконец Джимми, глядя на свой кулак. — Я ударил стену. У Марсель.
Теперь в глазах Джимми не было агрессии. Они были абсолютно пусты.
Не сводя с Джимми испуганных глаз, Стелла начала поспешно кивать. Ничто больше не связывало ее ни с этой комнатой, хотя она и казалась такой странно знакомой, ни с мужчиной на картинах, быстро пробегавших в ее голове. Она давно догадывалась об этом, и теперь понимала, что давно уже ждала именно этой самой минуты.
Она все еще продолжала кивать своим мыслям, не страшась конца и не жалуясь на судьбу. В полной тишине они с Джимми молча смотрели друг на друга, а мебель, книги, фотографии на стенах были как бы немыми свидетелями этой сцены.
— Я ухожу, — сказала наконец Стелла.
Джимми протянул руку, чтобы удержать ее, но они стояли слишком далеко друг от друга.
— Куда уходишь?
Стелла отметила про себя его смущение, но совершенно равнодушно — он больше не принадлежал ей.
— Никуда конкретно. Просто ухожу отсюда. Я возьму свои вещи. И позвоню тебе, когда… когда нам надо будет встретиться и уладить остальные формальности.
Стелла поднялась наверх. Она упаковала в пакет кое-какую, одежду, не глядя доставая из гардероба белье, блузки и юбки. Комната вызывала у нее не больше чувств, чем гостиничный номер, в котором останавливаешься проездом.
Когда Стелла спустилась, Джимми сидел на своем любимом кресле в гостиной, глядя в окно.
— Я позвоню, — сказала Стелла, но Джимми даже не обернулся. Стелла вышла из дома с огромным пакетом в руках и направилась через весь город к соборной площади, к дому Нины Корт на Аллее Декана.
Женщины сидели друг напротив друга в гостиной наверху. Стелла выпила два стакана вина, но отказалась от предложений Нины приготовить что-нибудь поесть.
— Как, должно быть, прекрасно жить с таким видом из окна, — говорила Стелла. Освобожденные от лесов, статуи парили в воздухе. Полупустая гостиная и общество Нины казались желанной точкой в конце наскучившего предложения. — Она была беременна? — спросила Стелла. — Эта девочка Дарси?
— Да.
— Как тяжело ей, должно быть, пришлось? С ней все в порядке?
— Думаю, да. Мой друг Патрик опекает ее.
— Я знала о ней и Джимми. И обо всех остальных. Все эти годы.
Нина рассказала Стелле все, что могла — не так уж много, и теперь приготовилась слушать.
— Я не собираюсь возвращаться домой, — сказала Стелла.
— А что ты будешь делать?
Стелла смотрела в бокал и улыбалась.
— У меня не такая уж плохая стартовая площадка. Спасибо, что приютила меня.
— Я рада, что ты здесь. В последнее время мне было очень одиноко.
Это была правда. Они с Барни не ссорились, но после пикника он перестал неожиданно появляться на пороге ее дома после работы в саду. Нина налила еще вина.
— Помнишь, тогда в феврале, когда мы познакомились поближе, пока все были на лыжном курорте, ну, когда мы ходили в школу. У меня было тогда такое чувство, словно мы остались одни во всем Графтоне.
— Да, — мягко сказала Стелла. — Мне тоже так казалось, и мне это нравилось. Примерно так же я чувствую себя сейчас.
Они сидели и смотрели на статуи, маячившие за окном, пока не выключили свет и они не погрузились во мрак. Теперь их связывало полное взаимопонимание.
— А что будет делать сегодня Джимми?
— Будет сидеть там, где я его оставила, с бутылкой и стаканом. Потом заснет, повалившись на софу.
Нине стало грустно. Мужья и жены так близко знают друг друга, все неприятные привычки, которые не показывают чужим людям.
— Тебе не хочется вернуться? — спросила Нина.
— Нет, я не вернусь. — В голосе Стеллы не было ни тени сомнения. — Да он и не заметит, ночевала я дома или нет.
Яркая вспышка осветила вдруг комнату. Стелла и Нина испуганно заморгали, ослепленные бьющим в комнату светом. Опомнившись, они вновь обернулись к окну. Фронтон собора светился золотистым светом, превращавшим зеленоватые летние сумерки в беспросветную мглу. Бледный, казавшийся голым камень статуй освещали теперь тысячи лучей.
— Я не знала, — удивленно бормотала Нина. — Гордон говорил, что их включат не раньше, чем через год.
Упоминание о Гордоне было как бы еще одним подтверждением установившегося между ними взаимопонимания. Нина никогда и ни с кем не говорила о нем.
Женщины поднялись со своих кресел и подошли к окну. Вновь, стоя бок о бок, любовались они возрожденными ангелами и святыми. Лица, руки, складки одежды были теперь видны очень четко, как будто со статуй стерли не только пыль веков, но как бы само время.
Стелла обняла Нину за плечи.
Огни погасли так же неожиданно, как и зажглись. После ослепительного света темнота казалась непереносимой.
— Наверное, они проверяли их, — сказала Нина.
— В нашу честь, — пошутила Стелла. — Я рада, что мы это видели.
Нина решила, что это надо отметить.
— Думаю, надо принести еще вина. Сейчас пойду, как только глаза привыкнут к темноте.
Она пили вино, разговаривали, но ни той, ни другой не хотелось есть. Поздно ночью они поднялись в комнату над спальней Нины с тем же самым видом на собор, только немного под другим углом. Здесь был дубовый паркет, маленькие окна и дюралевая кровать с белым покрывалом. Нина сняла с постели покрывало и стала открывать ставни, чтобы проветрить.
— Оставь их открытыми, — попросила Стелла. — Чтобы можно было ночью выглянуть в окно.
Стелла сидела на краю кровати, чувствуя себя неожиданно растерянной и неуверенной в чужой незнакомой комнате. Нина вспомнила вдруг, что Гордон тоже любил, когда она оставляла ставни открытыми. Сравнение показалось ей странным. Она присела рядом со Стеллой и взяла ее за руку.
— Тебе будет удобно? — спросила Нина.
Комната освещалась только небольшим ночником, стоявшим на тумбочке. На лицах Нины и Стеллы лежали грустные тени, делая их зловеще странными, абсолютно незнакомыми.
Стелла ничего не ответила. Вместо этого, она наклонилась вперед и коснулась губами губ Нины, вопросительно глядя ей в глаза.
Нина сидела неподвижно, прислушиваясь к своим ощущениям.
Затем, не зная точно, что означает дрожь, которая пронизала ее сейчас — облегчение или сожаление — Нина отодвинулась от Стеллы.
