Во время просмотра фильма меня отделяли от Аннабель шесть человек, то есть двенадцать ног, однако видел я только ее ноги, даже в темноте. Я страдал, видя Фабьена таким красивым на экране, полагая, что Аннабель не меньше меня ослеплена и зачарована этой красотой. Почему мой брат выбрал профессию киноактера? Это значило преумножить в двадцать или тридцать раз свое физическое совершенство, чтобы наложить его на нас как наказание. Я свернул шею, отыскивая его в темном зале. Он сдержанно смотрел на себя и был чем-то недоволен. Я подумал, что такое преумножение было не совсем естественным, и не следовало надеяться па нормальное поведение человека, подвергающегося подобной терапии по несколько раз в год. У Аннабель уже был опыт общения с актерами, но если у нее ничего не вышло с предыдущими, то почему вышло с Фабьеном? В момент, когда я подумал, что для меня еще не все потеряно с Аннабель, рука владелицы сырной лавки скользнула по моей. Долгое время мне не везло в любви из-за моего брата, которого мои подружки считали настолько хорошеньким, что уже не хотели довольствоваться только мной. Сейчас я был обязан ему большинством своих побед, так как женщины, которые мне нравились, были счастливы войти, благодаря мне, в ближайшее окружение знаменитости. Сентиментальная сторона моей жизни была настолько связана с Фабьеном, что мне не казалось неприличным, в отличие от Аннабель, влюбиться в женщину, с которой он встречался уже несколько месяцев и с которой собирался сожительствовать.
Я не считал нужным судить о фильме как о хорошем или о плохом, потому что в любом случае Фабьену я скажу, что он хорош. Мы с Софи пошли в ночной клуб, находящийся по соседству с кинотеатром, в котором киностудия организовала VIP-вечеринку. В первый раз я увидел, как просияло лицо Аннабель при моем появлении. Она выглядела покинутой, одиноко сидя на диванчике, никто не осмеливался с ней заигрывать, потому что она была девушкой звезды. Круговой обзор не позволил мне определить местонахождение Фабьена, для которого я приготовил свои комплименты. Девушка тоже потеряла его из виду.
— Он ушел с кем-то, кто хочет ему кого-то представить. И так все время. Мне это уже надоело.
Их примирение, показавшееся мне таким очевидным во время их шествия рука об руку на Елисейских Полях, озаренных вспышками камер и оглушенных криками толпы, вдруг стало таким хрупким и ненадежным. Было ли оно задумано Фабьеном в рекламных целях?
— Принести тебе что-нибудь выпить?
— Спасибо, я уже пила газировку. Ты меня познакомишь?
— Софи, подруга. Аннабель, моя невестка.
— Почти невестка.
Я должен был сначала представить Аннабель, из уважения к старшинству Софи, а не наоборот, но я невольно проклассифицировал двух женщин по порядку их значимости для меня. К тому же в этот вечер Аннабель, с недовольным и вялым видом, выглядела старее Софи, гладкой и розовой от удовольствия находиться среди элиты. Я спросил, принести ли ей чего-нибудь выпить. Как когда-то мой отец, я спешил избавиться от своей спутницы, потрясенный тем фактом, насколько Аннабель вытеснила, раздавила, уничтожила в моем сознании всякую мысль о Софи. Это чувство усиливалось, я бы даже сказал, обострялось, и острие его пронзило мне грудь, когда я узнал о новой ссоре между моим братом и его невестой. Я нашел Фабьена у барной стойки. Он разговаривал с какой-то девушкой, но говорила только она. Одно из преимуществ известности, говорил мой брат, заключается в том, что вам уже не нужно ничего говорить. Ни женщинам, ни мужчинам. Говорят только они. Он меня увидел и представил как брата. Не скажу, что я был этим недоволен. Я прочитал на лице девушки: заполучить братца было бы неплохим началом. Фабьен попросил ее оставить нас для семейного разговора. Она засмеялась и растворилась в толпе, оставляя за своим тонким силуэтом воспоминание о нежном взгляде ее голубых глаз.
— Аннабель тебя ищет, — сказал я.
— Нечего меня искать: мы в одном и том же месте. Когда мы выходим, она не умеет общаться с людьми и постоянно липнет ко мне.
— Может быть, она робкая.
— Она же пресс-секретарь!
— Это робкий пресс-секретарь. Бывают же робкие актеры.
— Да? И кто же?
Я заказал два бокала шампанского, и бармен сразу мне их протянул, полагая, что один из них предназначался моему брагу. Фабьен тоже так подумал. Я забрал бокал из его рук.
— Это не для тебя.
— И не для Аннабель, она уже выпила свою газировку.
— Это для кого-то другого.
— Ты пришел с девушкой?
Он не видел меня в кинотеатре, и Аннабель не сказала ему, что видела меня. Это натолкнуло меня на мысль, что я занимал очень незначительное место в их жизни и в их мыслях.
— С одной знакомой по работе.
— Журналисткой?
— Она самая крутая владелица сырной лавки в 15-м округе.
— А как же профессиональная этика?
— Мы не спим вместе.
— Как тебе фильм?
— Плох.
— Что?
— Неплох.
— Ты сказал «плох».
— Если ты услышал, почему переспрашиваешь?
— Почему ты сказал, что фильм неплох, после того, как сказал, что он плох.
Он засмеялся, я тоже. Я протянул ему бокал, предназначавшийся Софи. Он взял его без колебаний, и мы выпили, глядя друг другу в глаза, не чокаясь, потому что, как нас учила когда-то Катрин, шампанским не чокаются.
Мы направились к VIP-площадке VIP-вечеринки. Двое мужчин сели по обе стороны от Софи, Аннабель осталась сидеть в стороне. Эта сцена расстроила Фабьена, меня же она привела в восторг. В промежутке между девушкой и другими я приметил для себя местечко, где с удовольствием и уселся. Мне было плевать, что Софи позволяет за собой увиваться. Она могла бы уйти с любым из них или даже с двумя. Я ничего не видел, кроме задумчивой и сдержанной красоты Аннабель, такой явной, но невидимой для других. Она по-детски задрожала от удовольствия, когда Фабьен сел рядом и взял ее за руку, слишком машинально, на мой взгляд, и, наверное, на его взгляд тоже. Проблема моего брата состояла в том, что он не видел, что имел, так как он имел все. Он даже не замечал, что он жив, иначе он бы позаботился о том, чтобы не умереть. Ко мне подошла Софи. Оба ее ухажера ушли на поиски других, более легких и одиноких женщин.
— Чтобы их отвадить, — сообщила она, — я им сказала, что ты мой парень.
— И правильно сделала.
— Теперь им нужно это доказать.
Я нежно поцеловал ее в губы.
— Этого достаточно?
— Нет.
Я встретился взглядом с Фабьеном и почувствовал его недоумение: а как же профессиональная этика? На лице Аннабель было написано неясное и неприятное изумление. Она подумала, что я хотел заставить ее ревновать, — безнадежная затея, если женщина в вас не влюблена. Если женщина видит нас с кем-то другим, это может разрушить наши последние шансы с ней, так как, отказавшись от наших ухаживаний, всякая другая, которая их примет, будет вызывать у нее только презрение; в итоге она нас будет презирать не только потому, что она отказала нам, но еще и потому, что мы встречаемся с тем, кого она презирает. Чего еще не следовало бы делать, так это отталкивать Софи после первого поцелуя: я бы создал впечатление человека, не уважающего свой выбор. Более того, человека, который плохо обращается с женщинами. А я чувствовал, что невесте моего брата присуще инстинктивное согласие и солидарность с другими женщинами. Аннабель сблизилась с нашей матерью за несколько редких встреч, во время которых они всего лишь обменивались незначительными банальными фразами. Я снова поцеловал Софи, хотя и не очень этого хотел. Все, чего я хотел, — это поцеловать Аннабель. Я сознавал, что рискую потерять 90 % моих шансов с невестой брата, которых было и так слишком мало. Софи посмотрела на Фабьена, в поисках на его безучастном лице знака, подтверждающего принятие владелицы сырной лавки в клан Вербье, в который, кроме журналиста, известного в области ее деятельности, входила еще и звезда кино. На наш с Софи спектакль Фабьен отреагировал зеванием, за что получил наставление от Аннабель:
