— Нет. Я клянусь тебе — из Погодского вдруг ушла вся его наносная крутость. Сейчаса я видела простого, убитого горем, придавленного потререй, мужика, так и не простившего себя, — Анфиса просто случайная жертва. И я должен ее спасти, хотя бы потому, что она меня вытащила из рук убийц. Я не могу больше допустить… — вдруг сбился он, но девочка казалось не обратила на это никакого вниманияю Только пристально поглядела на отца. Промолчала.- Ты мне веришь? Она тут не надолго. Постарайся принять ее. Я тебе клянусь, что как только все закончится, ты о ней больше не услышишь.
— Не могу. Тох, я не могу. Потому что она…Это не закончится никогда. И ты прекрасно это знаешь, — слишком горько для ребенка, вздохнула малышка. У меня сердце в груди сделало кульбит от жгучей жалости к несчастному, изуродованному пережитым, ребенку. Да, она просто ребенок, которому не достает внимания и обычной любви.
Погодский вдруг напрягся, втянул носом воздух и посмотрел прямо на меня.
— Ты еще и подслушиваешь, — хмыкнул он, — выходи, я не люблю когда прячутся.
— Очень трудно было вас не услышать, — выходя из укрытия сказала я. — Орали, как бабуины. И мне не стыдно, кстати. — Сонь, твой папа сказал правду. И я бы давно отсюда и сама свалила, если бы могла.
— Ладно уж, живи, — поморщилась девочка и вдруг протянула мне маленькую, узкую ладошку в знак приветствия, или перемирия, я не поняла. Замерла, ожидая моего отвеетного жеста. Погодский в удивлении приподнял бровь, видно не думал, что ребенок так быстро сдастся. Я пожала ручку и взвыла от разряда тока, прошившего меня до маккушки. Поганка эта мелкая разразилась всеселым смехом, наблюдая за моей вытянувшейся физиономией и показала зажатый в пальчиках электрошокер из маагзина приколов. — Живи, чего уж. И он мне не папа, кстати. Тоха — мой отчим.
Глава 11
Дети — цветы жизни? Ну да, ну да. Расскажите это мамкам, нянькам, бабушкам хулиганистых сорванцов и они вам ответят, что нежными эфемерными растениями, называть эти исчадья ада, просто преступления. Каждая мамочка помнит всю жизнь бессонные ночи, сумасшествие и бессилие у постели больного ребенка, страх потерять свою кровиночку в толпе и прочие прелести, без которых жизнь родителя невозможна и бесцветна. Да, дети цветы, но я бы лично, хотела, чтобы они произрастали на чужом огороде. Именно такие мысли роились в моей шальной голове, когда я брела по раскисшей после дождя, проселочной дороге, обутая в кроссовки, цвета взбесившегося поросенка, шнурованные вырвиглазными, неоновым, всех цветов радуги, шнурками. Ужасные баретки мне презентовал Погодский, выудив их откуда — то из недр шкафа. Явно Сонечка не оценила красотищу, и отказалась носить и обноски торжественно вручили мне. А я чего, я ж не гордая. Все лучше чем домашние пантолеты, павшие в прогулках по лесу смертью храбрых.
Я хихикнула, вспомнив про болотного монстра из песни, которую очень любила бабушка.
Соня шла впереди, не обращая никакого внимания на меня, плетущуюся следом. Правильно, куда я денусь с подводной лодки. Погодский ушел два часа назад, пообещав к вечеру вернуться, и в груди у меня поселился странный, липкий страх. Да, я боялась что он не вернется. Правильно говорят — хуже всего ждать и догонять. Самые поганые ощущения.
— Что ты там бурчишь? — спросила девочка, резко остановившись. От неожиданности я врезалась в худенькое тельце едва не сбив малышку с ног. Она не могла увидеть моих губ, а это значит…
— Песенку пою. Про болотного монстра Йожина Сбажена. Ее очень любила моя бабушка, — тихо ответила я. Соня с интересом посмотрела на меня и смешно сморщила нос. Видимо название песенки прочесть по губам она не смогла.
— У тебя есть бабушка? — в голосе ребенка сквозила тоска. — Какая она? Добрая и теплая? У меня никогда не было.
— Она умерла, — горло мое сжалось от боли потери. Бабушка умерла, а я не смогла даже сохранить ее наследие, квартиру например. Не знаю теперь, смогу ли вернуться туда. Там осталась вся моя жизнь. Та, к которой я привыкла.
— Прости, — без тени издевки прошептала Сонечка. — У меня тоже мама умерла. Ее убили. Больше у меня нет никого.
— А Антон? — вопрос, который так меня интересовал я задала видимо слишком поспешно. Взгляд девочки стал колючим, она снова закрылась, развернулась резко и побежала по тропинке, размахивая хозяйственной сумкой. Я ломанулась следом, даже не представляя, на какие шалости способна эта мелкая балбеска. Девчонка неслась, словно за ней все черти ада гнались. Я не успела понять, что произошло. Ноги скользнули по глине, мир несколько раз перевернулся, ударил меня по голове чем то липким. Все вокруг ускорилось, я услышала свой вопль, будто со стороны. Спустя минуту, адская пляска закончилась, но мне показалось, что прошли годы. Откуда то сверху, а может быть снизу, я плохо ориентировалась в пространстве, раздался издевательский смех. Я забарахталась в воняющей тиной, противной жиже, как растопырившаяся на соломинке, жаба. Желая только одного — убивать.
Да, по всей видимости я сейчас былы похожа на монстриху Самару из первого Звонка, со стороны. Волосенки растрепались, повисли грязными осклизлыми сосульками, облепив мой невероятно красоты, череп, словно шлем. Грязные руки с местами обломанными ногтями, которыми я пыталась закогтиться за пучки травы, торчащие из стенок оврага, были похожи на куриные лапы с прилавка мясника. Ползла я по отвесным, осыпающимся земляным скосам в лучших традициях той же страхолюдины из кинишки.
— Ты прекрасна, — захохоталка девчонка, и ослепила меня вспышкой мобильника, — порвем ютуб.
— Я тебя убью. — прорычала я, соскальзывая обратно в трясину. Взвыла от злости, но тут же заверещала от ужаса. Что то зашевелилось, прямо подо мной.
— Эй. Ты там жива? — в голосе малышки я наконец то услышала страх, но мне сейчасм было не до переживаний бандитки. Я молилась всем богам, работая конечностями, со скоростью молотилки для зерна, отползая от враждебного шевеления.
— Мяу, — раздалось из под кучи вонючей травы. Я замерла на месте, а потом схватила валяющуюся рядом палку и ткнула ею в кучу. — Мяу.
Ну точно. Разворошила прелую гадость и увидела полуживого, маленького котенка, который судорожно ходил боками. Цвет найденыша определить было невозможно под коркой грязи.
— Эй, Анфис. Дай хоть какой нибудь знак, — дрожащий голос Сони меня порадовал. Я злорадно затихарилась на дне оврага, прижав к себе животинку и при этом массируя маленькую грудь, пытаясь раздышать кабысдоха. — Ну пожалуйста. Мне страшно. Я не хотела, — в голос зарыдала малышка, — точнее хотела. Но не так. Меня Тоха уроет, Анфис. Только не говори, что ты захлебнулась и умерла в вонючем овраге. Ооооо
Да уж. С логикой у девчонки полный аллес. Как бы я смогла ответить на ее вопросы, если валяюсь лицом в трясине, отдав богу душу. Да и вообще, хоть оборись я сейчас, она же меня не услышит. Или услышит?
— Тут я, — почти на грани слуха буркнула я. Сверху послышался сдавленный вздох, и тихий плач. НЕ поняла, так она слышит, что ли?
— Я сейчас, у меня веревка есть, — засуетилась девчонка. Вот значит как. Ну — ну.
— Значит акция была спланирована? — ухмыльнулась я, — мне кажется, нам надо кое что обсудить. Куколка.
— Потом, — пропыхтела сверху паразитка.
— Это да, думаю Тохе будет интересно узнать маленькую тайну своей ворспитанницы.
— Ты договоришься, брошу тебя тут, — пробухтела малявка
Да уж, девчонке в рот палец не клади, по локоть откусит.
— Сумку спусти на веревке. А я сама выберусь, — приказала я. Спустя две минуты мне на голову приземлилась привязанная за ручки кошелка, в которую я сунула пришедшего в себя усатого — полосатого. Подергала за канат, давая понять, что можно поднимать ценный груз. Торба устремилась вверх, откуда спустя мгновение послышалось радостное сюсюканье.
— Он прелесть, — проорала девчонка. Ну еще бы. Зато я сейчас выгляжу как восставший мертвец. Походу поход в сельпо медным тазом накрылся. Придется Синоптику снова есть тушенку из банки. Матерясь на все лады я выползла из оврага, спустя десять минут. Сонечка стояла возле огромной сосны, прижав к себе сморенного сном, спасенного котофея.
