Руководитель достал камертон, слегка щелкнул по нему ногтем, призывая к вниманию. Красивый жест, намекающий на то, что у мужчины музыкальное образование. Приятный высокий звук поплыл по воздуху.
Начавшаяся вслед за этим какофония из шумовых инструментов и нестройного пения заставила меня усомниться в том, что камертон вообще был тут нужен.
Мужчина самозабвенно дирижировал и подпевал женщинам низким басом.
Водитель время от времени бил в бубен и гудел в рожок. На водителе рубаха оказалась из желтого шелка без пуговиц. Он завязал ее полы на поясе. Рубаха больше подходила для цыганского ансамбля или для исполнителя венгерских танцев в оперетте. Очевидно, другой не нашлось. Мужчина надел ее поверх футболки. На голове у него тоже красовалась пестрая лента.
Эхо нестройных голосов отражалось от водной глади и затихало в ивах, росших на противоположном берегу.
В деревне завыли собаки. Видимо, они не привыкли к народному пению.
Я прошлась вдоль пруда. Красивое место. От громких дребезжащих звуков рожка резало в ушах. Еще бы тишины сюда. Минут через двадцать вопли стихли, я вернулась к автобусу. Из ближайших домов к нам решительно направлялись местные жители. Некоторые держали в руках сельскохозяйственные орудия труда — грабли и лопаты. Похоже, их не сильно обрадовал визит народников.
— Все, поехали, — скомандовал предводитель, опасливо поглядывая на стремительно приближавшихся аборигенов.
Ансамбль спешно погрузился в автобус, и мы продолжили путь.
Одна из женщин затянула заунывную песню:
— Матушка-голубушка! Ох!
Не отдай ты меня замуж! Ох!
Не люб он мне! Не люб! Ох!
Остальные подхватили:
— Не отдай,
не отдай!
Лучше в речке утоплю-у-ся!
Сплошной позитив! И полное отсутствие рифмы. Ее дополняли стоны и причитания.
Воткнула в уши наушники и поставила громкость на максимум. Рамштайн заглушил народников. Не слишком люблю тяжелый рок. Но в данном случае это единственное спасение.
Смотрела в окно и любовалась пейзажами. Какие просторы! Бескрайние поля, холмы, покрытые лесом.
Через Рамштайн нет-нет, да и пробивались зычные голоса народниц.
Свернули на грунтовую дорогу и затряслись по кочкам. Пару раз автобус сильно наклонялся в сторону. Мне казалось, еще немного и он свалится на бок. Но водитель уверенно вел его вперед. До усадьбы ехали долго, глотая дорожную пыль и подскакивая на ухабах.
Пение, наконец, прекратилось. Дамы принялись обмениваться пирожками, бутербродами и прочей снедью, что берут в дорогу. Меня это порадовало. Сейчас их рты были заняты активным поглощением пищи, а не пением.
Поняла, что тоже проголодалась. Я ж толком не позавтракала. Проглотила на лету кусочек сыра, запила водой и все. Времени у меня было в обрез, я опаздывала. Хорошо хоть успела бутерброды себе сделать. Так что на обед у меня еды достаточно.
Достала батончик из мюсли с сушеными фруктами и принялась жевать его. Очень хорошо утоляет голод. И калорий немного.
Через час стало ясно, что мы заблудились. Водитель развернул автобус, и мы затряслись в обратном направлении. Навигатор в этой глуши не ловил. Ориентироваться не на что. Дамы начали недовольно переговариваться.
— А что, карты у нас нет? — возмутилась одна из них. — Скачать в мобильник нельзя было? Едем, едем и не знаем, куда?
— Да, сколько еще нам трястись по этой раздолбанной дороге?? — поддержала ее подруга.
— Не переживайте, — успокоил их руководитель. — Яромир-путеводец выведет.
Кто нас выведет? Что-то я ни про какого Яромира раньше не слышала. А руководитель ансамбля упоминает его уже второй раз.
Наконец вдали замаячила линия электропередачи.
— Все, понял, — радостно сообщил водитель. — Вдоль нее до развилки. Потом налево.
— Слава Яромиру! — возгласил руководитель громким голосом. — Ой ты гой еси, Яромир-всезнаец, Яромир-всевидец, Яромир-всеслышец.
— Слава, слава, Яромир! Слава, ой ты гой еси, Яромир! — заголосили дамы на все лады. — Путеводец наш! Не дал пропасть в безвременье! Не дал потеряться в пространстве!
— Давайте восславим его песней! — предложил Павел Романович.
Происходящее все больше настораживало меня. Я думала, что еду с музыкантами-народниками, а, похоже, они язычники-фанатики. Я еще на пруду предположила, что тут у многих с головой непорядок. Но не так же массово?
— Славься, ты славься, наш Яромир!
Славься ты солнышко наше!
Славься навеки, славься всегда,
Жизнь с тобой полная чаша!
Жуть кошмарная! Надеюсь, они скоро утомятся, и не будут голосить всю оставшуюся дорогу. Я воткнула в уши наушники. Ну, снова здравствуй, Рамштайн!
Глава 9. Анастасия
Автобус крякнул, хрустнул чем-то в двигателе и замер у двух кирпичных почти полностью развалившихся столбов. Когда-то давно тут был въезд в усадьбу.
Дорога закончилась. Через бывшие ворота проходила узкая тропинка, по которой, похоже, никто давно не ходил.
Мы вышли из автобуса. Я потопталась на месте, размяла ноги. Меня слегка качало после продолжительной тряски по грунтовой дороге. Достала фотоаппарат, повесила его на шею. Рюкзак закинула за спину. Все свое ношу с собой. Можно, конечно, оставить в автобусе. Но вдруг мне что-то понадобится?
Темный густой лес стоял перед нами. Еще можно было угадать среди зарослей два ряда лип. Когда-то давно эта аллея вела к дому. Все углубились в заросший парк. Цветастые юбки женщин цеплялись за репейники, коих тут росло в изобилии. Все-таки в лес практичнее ходить в штанах.
Мы дошли до небольшой поляны. Впереди виднелся остов дома. Все, что осталось от когда-то роскошного особняка. На месте поляны раньше была площадка. Кое-где на ней еще виднелись плиты из белого камня, плотно подогнанные друг к другу.
Женщины начали собирать хворост для костра. Вообще-то в лесу запрещено разводить открытый огонь. Но я предположила, что напоминать об этом бесполезно. Лишь бы они не достали из автобуса идола и не начали приносить ему человеческие жертвы.
Я подошла к руководителю ансамбля.
— Павел Романович, тут смартфон не ловит. Боюсь отстать. Вы уж меня не потеряйте, пожалуйста. Вы через сколько собираетесь уезжать? Мне полтора часа хватит? Мне надо пройтись по усадьбе, сделать фотографии.
— Зови меня Елисей-живород, — заявил Павел Романович. — Я — верховный жрец Яромира-всезнайца. Надень юбку, ладо, и присоединись к нашему обряду.
Я слегка оторопела. Час от часу не легче. Со жрецами общаться мне еще не доводилось. Интересно, это выборная должность, или Павел Романович сам себя на нее назначил?
Речь руководителя народников изменилась. Он гордо выпячивал грудь, расправил хилые плечи. Теперь в разговоре упирал на букву «О» и заменял ею все что можно и что нельзя.
Юбки у меня с собой не было. Ни к чему я присоединяться не планировала. У меня другие задачи на сегодня.
— Спасибо за приглашение, но я тут по делу. Виталий Викторович вам, наверное, сказал — я должна предоставить фотофиксацию того, что осталось от усадьбы, — напомнила Живороду.
— Успеется, — Елисей-Павел-Живород дал знак одной из женщин, и она принесла мне юбку.
— Прими, ладо. Надень, — настойчиво совал мне Павел юбку. — Надень, не упрямься, аки коза неразумная.
Зачем мне сдалась эта юбка? И что он там про козу говорит? На что намекает?
— Нет, спасибо, конечно, — отказалась я. — Мне без нее удобнее.
— Девица-невинница должна носить юбку, а не ходить в портках, аки господин ея, — строго заметил Павел-Елисей.
Господин? Невинница? Идиотизм!
Итак, похоже, я вляпалась в секту. Только этого мне и не хватало, для полного счастья. А я всего-то фотографировать руины приехала.
Между тем адептки Живорода соорудили импровизированный очаг из камней и уже успели развести небольшой костер.
Они начали водить вокруг него хоровод и петь.
