- Отпусти его, медведь! - вырвалось у меня, что я сама не ожидала. Мужики, на звук голоса моего, головы повернули, а я глаза опустила и поднялась с табурета - бежать намылилась.
- Сядь, Санька, - строго сказал Мирон, как отрезал.
Я послушно на место опустилась, а Антип выпустил рубаху Мирона и рукой махнул. Потом подошел к своей постели, скрутил настеленное, под мышку сунул и хмыкнув: «Защитнички!», вышел прочь. Я только глазами хлопала, опустив руки, чувствуя виновной себя в их разладе. Мирон подошел, по плечу меня стучит, вроде успокаивает.
- За что он так меня не любит, дядь Мирон? - тихо спросила я. - Что я ему плохого сделала?
- Да почему ж не любит то, сразу! - всплеснул он руками. - Прав он в чем-то, Санька, прав. Каждый день мы рискуем, не должно быть тебя здесь, не должно, - он вздохнул тяжело и закончил с печалью: - Это я, старый дурень, прикипел уж к тебе, привык. Ты мне вместо дочери стала, которой уже никогда у меня не случится.
***
С того дня Антип ночевал в одном из шалашей, коих настроено у них было всюду. Даже на дереве один имелся, со стороны подъезда к укрытиям, откуда всегда наблюдал один дозорный. Погода совсем уже такие ночевки позволяла. В банду прибыло три новых человека, среди которых был неприятный кривозубый мужик Сенька. Сразу мне он не понравился. Взгляд блудной, да и шабутной он какой-то: шумный, от таких людей неприятности случаются. Я старалась обходить их всех стороной и в разговоры с ними не вступала. Да и не о чем мне с ними трепаться. Они часто, во главе с Антипом уезжать стали, порой на несколько дней уедут, а как вернутся, Мирон уходил к ним, подолгу беседуя. В дела их я не вникала, дядьку об этом не расспрашивала. Если уж и беседовали с ним, так больше про хозяйство или про житье-бытье свое прежнее.
В одни из таких дней, когда Антип с остальными, еще на заре, по делам своим лихим отчалили, ходила я по лесу. Первую душицу на солнечных местах собирала, для заваривания. Набрала пучок добрый, повернула назад.
- Александра! - вдруг услышала. Обернулась - дед стоит. Клюка и рубаха те же. Вот он, Санька, скажи ему, что водиться с ним негоже, беды от него. Молчу. Смотрю и молчу, и боюсь, что видит он меня насквозь, знает, о чем я сейчас думаю. - Я смотрю, ты совсем в лес перебралась, - щурится опять. - Зайдешь, по проведаешь, али как?
- Некогда мне, дед, побегу я.
- Ну побегай, побегай.
Повернулась и пошла быстро, но вскоре невольно обернулась - нет уже деда. Я перекрестилась, да побежала.
Мужчины вернулись за полночь. Голодные, шумные и довольные. Мирон их встречать выбежал, потом кормил, за столом на улице. Стол был из обычных досок, прибитых прямо к соснам. Раньше они в нашей землянке, в два этапа ели. Это Мирон такой стол измыслил, чтоб не шастали лишний раз, сказал. Антип, наскоро поев, в шалаше своем укрылся, прилег, вероятно. После трапезы я помогла дядьке убраться, да спать пошла, а они еще долго сидели, галдя и переговариваясь.
А на следующий день жара стояла - страсть. С самого утра солнце палило, прогревая, как угли самовар. Мужики долго не показывались из своих нор, устали. Ближе к полудню не выдержала, и сказавшись Мирону, к реке пошла окунуться. Спустилась ниже по течению, к тихому месту, без быстрой воды, скинула сарафан и в воду ступила. Студеная! Проплыла немного - хорошо. Быстро пообвыкла и вода теплее казаться стала. От души наплескалась. На берег выбралась, рубаха мокрая, к телу липнет. Сразу, пожалуй, и не пойду, обсохну немного. Долго я сидела на берегу, а потом увидела человек из лесу выходит, и в мою сторону двинул. Я сарафан натянула, да заспешила нырнуть в ельник, скрыться. Оглянулась - Сенька кривозубый, за мной чешет.
- Постой-ка, девица, че скажу, - кричит. Не отвечаю, быстрее пошла. Пусть там, на месте говорит, среди всех. Догнал меня в два счета и схватил за руку: - Ты не оглохла ли часом, кому говорю?
- Пусти, закричу, - грозно предупредила я и дернула руку, а он снова схватил, крепче уже.
- Кричи, кто услышит, лес ведь кругом, - смеется он кривыми зубами, и за вторую руку хватает. Я пытаюсь отбиться, вырваться, а он вцепился, как клещ, да уронить меня пытается.
- Аааааа, отпусти, гад, - закричала я, дернулась, что есть мочи, у него только клок ситца, от рубахи, в руках остался. Побежала... Трех шагов не сделавши, догнал и уронил в траву. Навалился сверху, и давай мне сарафан задирать. Тут уж я и заорала во всю силу. Одной рукой мне рот затыкать принялся, бормочет, дышит в лицо противно. Я его скинуть пытаюсь, из всех сил и руками, и ногами работая. - Не надо, не надо, пусти, - начинаю я завывать, от того, что справиться не могу.
- Тише, тише, не брыкайся, - успеваю я разобрать, что говорит он, прежде чем сильная рука Антипа отбросила его с меня.
Я присела резко, колени обняв, сарафан на ноги натянула, слезы рукавом утираю. Испугалась так, что дрожу. Антип стоит между нами, ко мне спиной, в одной руке топор держит, а пальцы так сжимает, что побелели. Сенька, отброшенный в сторону, встал, бровь, разбитую вытирает.
- Духу твоего чтоб здесь не было! - сказал Антип.
- Да помилуй, Антип, стоит ли, из-за бабы то? - удивленно просит Сенька. - Сам не пользуешься, так другим хоть попользовать дай.
- Я сто раз не повторяю. Сгинь с глаз моих, покуда жив! - грозно рыкнул лютый. - Долю свою получишь, что заслужил, и вали.
- Приказчик какой! - ухмыляется Сенька. - Хорошо приказывать, когда топор в руке. Антип, поднял руку, швырнул топор, что он аккурат в ствол сосны воткнулся.
- Санька, а ну домой! - крикнул мне Антип, повернувшись вполоборота, и кулаки сжал. Я на ноги соскочила и растерялась куда бежать. Домой? Где он? Разберись вот! Дернулась, и опять замерла. - Ну..., чего замерла? К Мирону, говорю, беги. Одни мы поговорим.
Конечно, я бежать бросилась. А пока неслась, много чего в голове измыслила. Но главная дума, которая вытеснила все остальные, о том, что первый раз он меня, по имени назвал. Сердце стучало, норовя выпрыгнуть, толи от испуга, толи от радости.
Глава восемь.
Сеньку он все же прогнал, перед этим изрядно намяв бока, но и Антипу досталось. Вернулся он в грязной рубахе, зайдя сразу к Мирону, а мне обронил равнодушно:
- Выйди, нам потолковать нужно.
- Недалече будь, - крикнул мне Мирон, вдогонку.
Я послушно вышла. Мужики в карты играли за столом, громко споря, и не обращая на меня внимания. Я прошлась немного кругом, ища себе место для одиночества и покоя, вскоре найдя его. Большая, раскидистая ель в середине ствола раздваивалась, образуя два деревца. Ветви ее были крепки и начинались почти от низа. Забраться до середины почти не составило труда, благо с ребятнёй, будучи мальцами, проделывали это без счета раз. Один ствол почти прямо, горделиво тянулся ввысь, второй кренился, загогулиной, и только после, смотрел вверх. На кривой я оперлась спиной и уселась с удобством. Отсюда хорошо была видна часть занятой бандой территории, особенно землянка мужиков, но самое главное, что немного свесившись, крепче держась, можно было подглядывать за шалашом Антипа. Жаль не разглядишь что внутри - только вход. Но я знаю, что он часто сидел у шалаша, с какой-нибудь заботой: то точа нож, то чиня сбрую, на стоящем рядом чурбане. В последующие несколько дней я не раз сидела на этом дереве, развлекая себя наблюдением и мечтами. Если мне пришла охота, прятаться в своем укрытии, то я одевала свое старое платье, сберегая новый сарафан, от шершавого ствола ели, да смолы.
Явившаяся одним днем женщина, была для меня ударом, громом, потрясением. Она прибыла верхом, в задранной кубовой юбке, обнажив босые ноги, свешавшиеся по бокам кобылы и мерно покачивающиеся в такт хода. Рубаха на ней была пышная, расшитая, красными цветами. Со своей елки я очень хорошо ее видела: она то появлялась среди ветвей, то исчезала вновь, пока совеем не остановилась, приструнив лошадь. Она была красива. Темные волосы ее, заплетенные в две косы, обвивали голову, и лишь несколько непослушных, высокую шею. Спрыгнув на землю и подняв к верху руки, она потянулась расправив спину, и только после одернула юбку.
