***
Сквозь сон я слышала голоса. Один тихий, ровный, немного суетливый, принадлежал Мирону. Второй суровый, крепкий, требовательный, ругал Мирона: - Ты кого это приволок сюда?! - Так померла бы она, помёрзла бы, чай ведь живой человек, - давил на жалость собеседника Мирон.
- А и так, тебе какое дело. Ты зачем отправлен был, для порядка? А ты чего, девок пропащих подбираешь, лекарем подвязался! - Так готово у меня, Антип, всё почти готово. Обе землянки протоплены, провизия завезена, две ходки уж сделал... - Готово у него, - перебил его этот суровый голос. - А с ней чего потом? Всех повяжут, загремим. Думал ты, своей худой головой про это?!
Я слышала, как мужской кулак стукнул по столу. Слабо приоткрыв глаза, сквозь туман, застилавший глаза, увидела двух мужчин, сидящих за столом, и снова уснула, под тихий голос Мирона: - Так ночью вывезу её до села, по темени, да попетляю основательно. Она и не
вспомнит где была, не укажет место.
Ночью он меня не вывез, как обещал, и даже на следующую тоже. Начавшаяся у меня лихорадка, жар и последующая долгая болезнь помешали ему. Мирон долго выхаживал меня, отпаивая клюквой и отварами, покрывал лоб мокрой тряпкой, без конца смачивая ее, и обтирая ей же лицо, покрывшееся испариной. Когда я перестала бредить и худо-бедно пришла в себя, оправляясь, первым кого я увидела, открыв глаза, был Антип. Тот самый Антип лютый. Разбойник, лихой человек, встретившийся мне однажды в лесу, о котором слышала я не раз, много страшилок и баек. Он сидел за столом, занятый своим делом, старательно что-то мастеря.
- Пить, - тихо прохрипела я, пересохшим горлом.
Антип поднял на меня взгляд, обтер нож об штаны и, убрав его в ножны, молча вышел. Вскоре в землянку прибежал суетливый Мирон, подскочил ко мне, приподнял мне голову и напоил из ковша. У меня разом всплыли воспоминания, как он ходил за мной, пока я была хворой, поил, кормил, водил по нужде, щеки мои враз запылали маками.
- Раскраснелась, - довольно протянул он. - Это хорошо, это годно. Знать на убыль хворь твоя идет. Напугала ты меня, Александра, ой напугала. Думал, не ровен час, преставишься тут. Покормлю, давай тебя, да баньку про тебя справлю, - соскочил он с табурета, стоявшего рядом с моей лежанкой.
- Спасибо, вам, дядь Мирон, - взяла я его за руку и слабо сжала ее.
- Поправляйся, силы береги. Лежи, скоро я, - погладил он меня по руке и вышел.
Через пару часов он помог мне подняться и отвел в другую землянку, приспособленную под баньку. Выйдя на свет божий, я с удивлением подметила, что остатки снега стаяли, весна набирала силу. Об этом трубили взволнованные птицы, орудующие кругом, и поправляющие гнезда для будущих выводков. Банька, служила помывочной, только по надобности, истолковывал мне Мирон. В обычные дни, она служила ночлегом и пристанищем для нескольких мужчин. Он давал мне ряд наставлений; в каком углу мыться, где брать воду, куда лить, чтоб погреться.
- На коть, мужицкая, но чистая, не побрезгуй, - Мирон протянул мне рубаху и вышел, оставив меня одну.
Я осмотрелась, прикрыла дверь на палку, которая нашлась у входа, и стала раздеваться. Помыться хотелось неимоверно, раздумывать не пришлось. Самое пригодное, кроме тепла и воды, что поджидало меня в бане, было кусок «народного» мыла, которым я намылась всласть, но стараясь не слишком измылить. Мыло я видала и ранее, у купца в услужении, а дома мы могли побаловать себя им не часто, моясь в основном золой, да щелочью. Вскоре намывшись, и одев предложенную мне рубаху, подпоясав ее кушаком, я состирнула свою одежу и вышла на улицу. Дядька Мирон крутился рядом, вероятно, поджидая меня, и сразу подоспел ко мне. Проводил снова в избушку, где я обитала ранее, показал, как у печи развесить одежу, и принялся хлопотать о отваре. Мне он велел забираться в постель. В избушке мы были одни, Антип отсутствовал, что позволило мне быть немного смелее, близость лютого страшила и смущала. Я уселась, полулежа в постели, на подушку, набитую соломой, и довольная наблюдала за Мироном.
- Ты не робей, Санька, в обиду я тебя не дам, - начал беседу Мирон, разлив отвару
по глиняным чаркам. - Оправишься, на ноги встанешь, домой тебя свезу. Откуда ты родом то? - Я ответила, а он дальше расспрашивает: - А в лесу чего делала, в такое-то время, как очутилась?
- Заплутала я, дядь Мирон, заплутала.
- Вот эть, - хитро глянул он, улыбаясь. - А в лес знать по грибы ходила?
На меня нахлынули раздумья, о положении моем незавидном, враз сделав меня тоскливой и печальной. Я не торопилась с ответом, но и он не спешил, вопроса не повторял, распивая отвар, вроде забыв обо мне.
- Зазря вы, меня подобрали, зазря, не нужно было, - наконец, сказала я и к стене повернулась, вытирая невольно нахлынувшую слезу.
- Ты вот, чего, брось мне это. Жизнь она раз дана, живи, - строго сказал он, а потом добавил помягче: - Всяко быват, и худо, и радостно, много человеку на его век отпущено, все стерпеть должен. Хорошо все будет, дочка, наладится, поверь, - похлопал он меня по плечу.
Минуло еще несколько дней, на протяжении которых Мирон продолжал проявлять обо мне заботу, не позволяя без особой нужды подниматься, приговаривая, что я еще слишком слаба. Особенно он усердствовал в присутствии Антипа, да и я в его присутствии становилась тихой и кроткой. Он вроде бы и не бранил меня, не гнал, но довольным моим присутствием не выглядел. В землянке мы ночевали втроем: Мирон на печи, я на одних нарах, что были за печью, Антип на тех, что у двери. Иногда в землянку заходили и другие мужчины, ища то Мирона, то главаря. Видела я не каждого, так как дядька снабдил мою лежанку занавеской, но слышала по голосу нескольких. По наспех брошенным мужиками фразам, по услышанном от людей ранее, смогла разобраться куда я попала. А попала я аккурат в самую шайку разбойничью. Только никакой опасности я не чувствовала, обычные мужики, каких и у нас в селе и в других местах полно.
Выяснилось и то, что зимой они жили, кто где придется, отсиживаясь по своим, кто не в розыске, да чужим домам, это уж те, кого стало быть ищут. Весной собирались в свою шайку, и до поздней осени, до глубокого снега промышляли делом своим недобрым. Мирон на ту пору, когда меня подобрал, ехал завозить в землянки провизию, да готовил их к проживанию. Он у них был за хозяйством смотреть приставлен. Кроме землянок, у них имелись шалаши, но те заполнялись людьми только летом, увеличивая банду в размерах.
На чистый четверг, все мужики этого поселения разъехались, мне, знамо дело, не докладываясь. Завернув юбки, да связав их узлом, чтоб не препятствовали, я шастала по землянке убираясь во всех углах. Когда у меня была протоплена печь, да сварены пустые щи и каша, из имеющихся припасов, а я толклась у входа, убирая последний мусор, они и воротились.
- Да итишкино коромысло! - грозно ругнулся Антип, заметив происходящее, и меня спешно оправляющую юбки. - Ты часом не обживаться ли тут выдумала, сватанная?!
- Я залилась краской, растерянная и застанная врасплох, а ещё пуще перепугалась рыка его звериного. Обида обожгла в самое сердце. Угодить не получилось, но завидев одобрительные кивание Мирона головой, за спиной Антипа, робко пролепетала все ж:
- - Так ведь четверг чистый. Я и поесть сготовила.
- Антип молча, поспешно вышел, еще раз ругнувшись, про себя, а Мирон принялся меня бодрить:
- - Ты, не серчай, Александра, на него. Непривычно ему, что ты здесь, не должно тебя тут быть, вот и гневается. Он хороший человек, не гнилой.
- - Да разве разбойник бывает хорошим человеком! - в сердцах выпалила я и тут же осеклась, поняв, что сказала. Ведь и дядька получается такой, раз с ним в одной упряжке.
- - Может и твоя правда, -спокойно ответил он, задумавшись. - Вот дела отроблю, Веснушку распрягу, расскажу кое че, а там сама уж и решай.
- Глава семь.
- Вечером того же дня, Мирон поведал мне историю рождения Антипа, в его отсутствие. Лютый был в землянке мужиков, а мы с дядькой сидели у печи. Мирон строгал деревянную ложку, которых хватало, да он не привыкши бездельничать. - Давно я уж его знаю, двух аршинов еще росту в нем не было, - плавно начал он. – Кормаковские мы, слыхала про такое? - Кормаково слыхала, недалече от нас, верст тридцать будет. - Помещик тамошний много людей в услужении имел, прорву, - продолжал он. – Мать Антипа с раннего возраста в девках у них была, еще до вольных. А когда подросла, стал барин слюни в ее сторону распускать, да умасливать по-всякому.
