— Серьезно, тебе обязательно быть таким грубым?
— Да, Рыжая, мне обязательно быть таким ох*енно грубым.
«Не закатывай глаза. Не закатывай глаза».
— И, пожалуйста, перестань называть меня Рыжей. Меня зовут Кэрри, о чем ты, конечно, знаешь, потому что я сказала тебе… ну, выкрикнула две недели назад, с крыльца, когда ты откровенно меня игнорил.
Ривер не отвечает. Любой нормальный человек, по крайней мере, смутился бы, если бы его уличили в чем-то подобном, как только что сделала я.
Но он не нормальный.
Конечно, нет.
Все, что я получаю от него, это безразличное пожатие плечами, а затем он небрежно засовывает руки в карманы джинсов, будто ему все равно.
«Придурок.
Дыши глубже, Кэрри. Вдох и выдох».
— Ладно, тогда мы уходим, — заявляю обиженно, более чем готовая покинуть его и переодеться в сухую одежду. А потом мне нужно решить, что я буду делать со своим маленьким приятелем.
Поворачиваюсь, собираясь пройти через его сад и вернуться к себе через щель в заборе, когда его голос останавливает меня.
— Куда это ты собралась?
Оглядываюсь на него через плечо и смотрю, как на тупицу.
— Домой. Знаешь, в тот дом рядом с твоим.
«Посмотрите-ка на меня, какая дерзкая. Когда это случилось?
Не знаю. Но мне определенно нравится».
— Забавно. Что ты собираешься делать, Рыжая? Перелезешь через забор?
Я игнорирую прозвище «Рыжая» и говорю:
— Нет, пролезу через щель.
Он делает шаг вперед.
— Там есть щель?
— Аг-а, — выделяю в конце «а», как он раньше. — Именно так я сюда и попала.
— Охереть как здорово, — фыркает он скорее себе, чем мне. — Я заделаю ее при первой же возможности. — Он тычет большим пальцем через плечо. — Там с боку есть калитка, Рыжая. Воспользуйся ей.
Теперь моя очередь хмуриться. Я медленно поворачиваюсь.
— Знаешь, по-соседски было бы лучше, если бы я прошла через твой дом, а не через боковую калитку.
— Я что, выгляжу по-соседски?
— Нет. Ты выглядишь как сварливый мудак.
«О боже! Не могу поверить, что я только что это сказала».
Мне приходится сдерживаться, чтобы не зажать рот ладонью. Вместо этого стискиваю губы, задерживаю дыхание, собираясь с духом. Тело помнит, что произойдет, если я когда-нибудь заговорю с Нилом подобным образом.
«Но Нила здесь нет.
Ты в безопасности».
Этот парень может ругаться, как матрос, но он не причинит тебе вреда.
Теплое собачье тельце беспокойно шевелится у моей груди. Я заставляю себя расслабиться.
Честно говоря, не знаю, что со мной сейчас происходит. Это так на меня не похоже — дерзить в ответ.
— Значит, она все-таки умеет ругаться.
Если бы я не знала его лучше, то подумала бы, что у него на губах появилась ухмылка.
Знание этого помогает мне больше расслабиться.
Вздергиваю подбородок, собираясь с силами, которых на самом деле не чувствую.
— Я не говорила, что не умею ругаться. — «Лгунья». — Я сказала, что мне не нравится слово на букву «х».
— То есть х*й.
Понимаю, он это сказал, чтобы вывести меня из себя. Но я не собираюсь доставлять ему такого удовольствия.
Не то чтобы я никогда не хотела ругаться. Дело в том, что мне не разрешали.
Нил запретил. И если бы я совершила ошибку и выругалась, то поплатилась бы за это.
«— Сядь у моих ног, Энни.
Дрожа всем телом, опустилась на колени перед мужем и посмотрела на него, как мне престало это делать.
Сверху на меня смотрели бесстрастные, холодные глаза.
— Женщины не должны ругаться. И у них не должно быть своего мнения. Их не должно быть видно. И слышно. Женщины не должны работать. Они должны оставаться дома и заботиться о своих мужьях. И они должны делать все, что мужья им скажут. Если они не придерживаются этих правил, то мужья имеют полное право наказывать их так, как считают нужным. Повтори мне эти слова, Энни. Сейчас же».
Сдерживаю дрожь, которая пытается захватить тело при воспоминании, эхом отдающемся в сознании.
«Ты в порядке. Ты в безопасности».
Я прекрасно это знаю, но сейчас просто хочу домой.
— Ну... пока, — бормочу я, стряхивая с себя прошлое и проходя мимо Ривера.
Я почти уверена, что маленький песик заснул у меня на плече. Благослови его господь.
Минуя Ривера, я улавливаю запах сигарного дыма. От него нечто странное происходит с желудком. Ощущение взлета и падения. Странно. Надеюсь, ребенок не начнет жаждать запаха сигарного дыма.
«Совершенно не здоровая привычка, малыш».
— Тебе, наверное, следует отвести шавку к ветеринару. — Тихие, почти неохотные слова Ривера доносятся до меня как раз перед тем, как я подхожу к калитке.
Я останавливаюсь и полуоборачиваюсь к нему.
— Считаешь?
— Это бродячий пес, который только что окунулся в мой бассейн. Так что, я бы сказал, да, ему нужно к ветеринару.
— Почему тебя это волнует? — Я поднимаю бровь.
Выражение его лица меняется.
— Совершенно не волнует. Но мне нужно знать, нет ли у этой шавки какой заразы. В конце концов, он плавал в моем бассейне.
— Он не шавка. И у него нет никаких болезней. — Я прижимаю пса к себе, и он утыкается мордой мне в шею.
— Да, конечно, Рыжая. Говори себе это почаще. У шавки точно есть блохи, а, возможно, и клещи.
«Блохи? Клещи?»
Теперь у меня начинается чесотка.
Я чешу руку. Потом голову.
«Господи Иисусе! Это он во всем виноват — вбил мне в голову мысль о блохах».
— Разве ветеринарная клиника уже не закрыта? — говорю я, почесывая шею. Должно быть, уже близится полночь.
— В городе есть круглосуточная.
— Ох. Это хорошо, но у меня нет машины, а я не хочу идти в город пешком в темноте, поэтому мне придется отвезти его туда утром.
«И провести ночь с блохами и клещами». При этой мысли я чешусь сильнее.
Но я не хочу оставлять этого бедного песика на улице из-за нескольких насекомых, которых у него, вероятно, даже нет.
«Так почему я вообще чешусь?
Потому что он вбил эту идею мне в голову!»
Я слышу громкий разочарованный вздох Ривера и смотрю, как он проводит рукой по густым волосам.
— Черт возьми, — рычит он. — Я отвезу тебя в клинику на грузовике.
«Ух-ты».
Судя по его тону, можно подумать, я напросилась, чтобы он подвез меня до клиники.
На языке вертится сказать, куда ему засунуть свою машину, но мне рано или поздно нужно отвезти милого песика к ветеринару.
Поэтому, ради моего нового приятеля, проглатываю гордость и говорю:
— Было бы здорово, спасибо. Я только сбегаю домой переодеться в сухую одежду. Можно, пока меня не будет, я оставлю собаку с тобой? Я вернусь через пару минут. — Я не хочу тащить блох домой до того, как появится возможность вылечить собаку у ветеринара.
— Конечно. Не торопись, — саркастически говорит он. — Вообще-то, раз уж на то пошло, почему бы тебе не принять горячую ванну, не вымыть голову, а потом переодеться, а я пока постою здесь с блохастой шавкой и буду ждать, пока не ох*ею?
— О, как мило с твоей стороны, Ривер, — я широко улыбаюсь, возвращаясь к нему. — Но я не хочу, что бы ты ах-уехал, так что только переоденусь и прискачу обратно, как блоха. — Я протягиваю ему пса, заставляя взять его. — Ха! Блоха! Понял?
Я смеюсь, на что он рычит.
Отступив на несколько шагов, ухмыляюсь, наслаждаясь хмурыми морщинками, залегшими вокруг рта, а затем заставляю себя повернуться и неторопливо направиться к себе, чтобы переодеться.
9
Ривер
Риверу двенадцать лет
Бабушка включила проигрыватель. Какая-то группа под названием «The Flying Pickets». Сейчас звучит песня «Only You». На фоне других, эта, пожалуй, ничего.
