На самом деле я понял это раньше, когда не нашёл её на балконе, не увидел в зале и охрана сказала, что она ушла.
И зря бежал по хитросплетениям коридоров: в глубине души я уже точно знал – он меня опередил.
Он не стал резать руку, не надел даже пижаму, в которую я ходил переодеваться перед забавой «Поцелуй на ночь», не сделал ничего, чтобы быть похожим на меня, но всё равно опередил.
– Да, – выдыхает он мне в лицо, обдавая запахом мяты, которую он, видимо, жевал, сорвав прямо с куста, пока шёл сюда по саду.
А ещё запахом крюшона, нового, более крепкого, замешанного не на одном шампанском с белым вином, а с добавлением рома. И запах этого рома, и блеск её помады у него на губах словно удар под дых.
– Я был первым, брат, – лыбится он. – И даже руку не даю на отсечение, – небрежно приподнимает он мою кисть за повязку, – но уверен, что девчонке понравилось. Всё, Дам, угомонись. И прекрати увиваться вокруг неё хвостом. Этой овечке всё равно не уйти отсюда невинной. А будешь настаивать, я сделаю предложение, от которого она не сможет отказаться.
– Это какое же? – усмехаюсь я.
– Я ещё не придумал, – вытирает Эван губы так, словно делал только что кому-то минет. – Но, если ты будешь предпочитать её остальным и портить мне шоу, я придумаю что-нибудь, что тебе наверняка не понравится. А теперь иди, мой мальчик, и выбери ту, с которой тебе завтра плескаться полдня в «Бирюзовой лагуне». Судя по окровавленной повязке, солёная вода тебя особо не возбудит, – ржёт он. – Впрочем, к вечеру ты же будешь как всегда в форме, правда?
– И что у нас завтра вечером?
– Ты хотел спросить: кто? – привычно гаденько улыбается он. – А какая разница? Все они рано или поздно будут в твоей постели. И вряд ли этой сладенькой малышке, что даже целовалась сегодня первый раз будет интересен парень, что жестоко трахнул её подругу.
– Подругу? – хотя в наушнике наш сегодняшний координатор Элен настаивает, что мне пора вернуться, я не двигаюсь с места.
– Ну, с кем-нибудь здесь она же обязательно подружится. И не кого-нибудь, а каждую из этих тридцати ты обязательно оттарабанишь во все дыхательные и пихательные отверстия не по одному разу. Так что забей, бро, – хлопает Эв меня по плечу. – И мне, конечно, нравится, что она заставила тебя ожить, потому я разрешу тебе с ней иногда потискаться. Но не забывайся, Адам. Не обольщайся на счёт того, кто ты, и кто она. Давай, давай, работать! – поправляет он за ухом наушник.
И я поправляю свой. А потом к чёрту снимаю, глядя на удаляющуюся спину брата. Я, в отличие от Эвана, помню и без подсказок имена и все до одной строчки в анкете каждой девушки. Но иногда без координатора в принципе не обойдись, всё же это шоу. Только сейчас, раз мне дали карт-бланш выбрать любую, я буду рассчитывать только на свои ощущения, а не на подсказки координатора.
Хоть настроение у меня и поганое.
Поганое, потому что этот урод прав: что я могу дать девчонке? Конечно, в глубине души каждая из них и надеется, что именно с ней я захочу связать свою жизнь. И дать ей всё: и любовь, и верность, и обязательства. Но ведь каждая из них ждёт от меня и состоятельности. Богатство, обеспеченность, достаток – на шоу они приходят в том числе и за этим. А я гол как сокол. Не просто беден, ещё и в долгах. Не просто нищ – никто, актёр, играющий чужую роль.
И поганее поганого, что, держа её на руках, стоя с ней рядом я вдруг почувствовал то, что так давно не испытывал – желание стать для неё всем. Закатом у камина с книжкой в руках. Жарким полднем в заботах о доме и детях. Свежим утром на смятых простынях. И ночью, хранящей её ровное дыхание. Я так остро это ощутил: как мой котёнок станет настоящей тигрицей, когда у нас появятся котята.
Вот так далеко унесло меня воображение, когда я просто вдыхал больничный запах её пижамы.
Вот так жестоко мне пришлось вернуться на грешную землю, где таким придуркам, как я, так невыносимо тошно жить.
Но отодвинув на задний план все эти сантименты, пока под радостный визг, я объявляю долгожданный конкурс, неприятно скребётся в душе мысль и о «подруге».
Я слишком хорошо знаю брата, чтобы не уловить интонацию, с которой он это сказал.
Его ищейки явно что-то раскопали. Явно что-то связывает Еву с кем-то из других участниц шоу. И только от Эвана зависит даст ли он этой информации ход. И одному богу известно, как он решит её использовать.
– Кто первый? – когда глаза мне плотно завязывают шёлковым шарфом, делаю я призывный жест обеими руками.
Ощущаю на своих коленях упругие ягодицы. Запах черешни на губах. И первое робкое прикосновение.
– О, нет, милая! – подхватываю я её за затылок. – Это должен быть поцелуй, чтобы я не смог заснуть до утра, ожидая нашего свидания.
И впиваюсь в эти непослушные губы как заноза под ноготь.
– Вот теперь хорошо, – выдыхаю я, роняя голову назад. – Мне бы выпить чего-нибудь покрепче. Девчонки!
Получив в руку ледяной бокал, делаю глоток. И поперхнувшись виски, долго кашляю, опалив горло. Но это только добавляет драйва – мне, веселья – шоу, радости – его участницам.
– Следующая! – щелкаю я пальцами, едва оторвав от себя какую-то не в меру присосавшуюся пиявку. – М-м-м… клубника с шоколадом, – облизываю я чьи-то сладкие губы. – А что ты оставишь мне на память, красавица? – улыбаюсь я понятия не имея кому. – М-м-м… шпажку, – втыкаю я деревянную палочку за ухо под повязку. – Спасибо, милая, это было прекрасно!
И я едва успеваю её отпустить как слышу грохот, смех и возгласы «Кейт, ну ты как всегда!» Она споткнулась о мою ногу, упала и кряхтит, видимо, потирая коленку.
Как на самом деле много вокруг информации, даже когда мы лишаемся одного из органов чувств и волшебного наушника.
И как прекрасна жизнь, если обильно сдабривать её алкоголем!
После третьего стакана виски мне даже не приходится притворяться.
Ловлю настоящий кураж. Хмельной, шальной, дерзкий. Шлёпаю по заднице какую-то очередную неробкого десятка претендентку, отпуская.
– А дальше? Неужели это всё? – слепо поворачиваюсь я по сторонам. – Может, самый долгий поцелуй? Кто смелый?
Эти жёсткие пружинки волос, что я наматываю на палец, я узнал бы при любом раскладе. Анита. И её большие влажные губы, наверно, будут мне сниться в страшном сне, потому что счёт перевалил за сорок, а она всё душит меня ими и душит.
– Определённо, это был самый долгий поцелуй, – отдираю я от себя знойную темпераментную южноафриканку. – А что ты оставишь мне на память?
– Вот это, – под сдавленные восторженные возгласы я слышу лязг ножниц, а потом в ладонь мне ложится прядь волос.
– Ого! Шикарно! – бросаю я локон в вазу, что стоит у стула, к другим оставленным девушками «фантам».
«А без наушника всё же плохо. Зря я погорячился», – слепо кручу головой. Сколько их осталось ещё? Пять? Семь? Десять? На поцелуй решилось восемнадцать. Но сколько засмущается – пока открытый вопрос.
Все они, конечно, разные. По-разному пахнут, по-разному целуются, по-разному садятся на колени. И некоторых «стареньких» я без труда узнаю. Но хоть с завязанными глазами, хоть с развязанными, они для меня разные одинаково – как в коробке карандаши.
– Всё? Могу выбирать кто поедет со мной плавать в тёплой лагуне? Белый песок, шелест пальмовых листьев, прозрачная бирюзовая вода, – мечтательно вздыхаю я, глотаю остатки виски и ставлю рядом со стулом стакан. – И мы вдвоем. С кем?
– Может, со мной? – шепчет она, заставляя меня замереть. И неожиданно выпрямиться, когда её тело касается моих коленей.
«Кто ты?» – скольжу я руками по её спине под тонкой тканью.
Новенькая? Я не узнаю. Ничего.
Ни терпкого, свежего запаха духов. Они знакомые, но слишком яркие, словно ими только что обрызгались.
Ни мягкости её пижамы. Трикотажной, слегка шелестящей под пальцами.
Ни её дыхания, прерывистого, отчаянного. Она словно запыхалась, а может, нервничает. (Перестояла в сторонке? Дёргается? Долго не могла решиться?)
