еще одну неприятную новость.
– Завтра приезжает моя бабка, – довольным он не выглядит, скорее расстроен этим фактом.
Каждая жила в моем теле напрягается. За исключением его отца и дядьки, и то с последним исключительно по работе, с другими родственниками Антона я не виделась и ничего о них не слышала.
– И? – спрашиваю, а сама внутри неприятно содрогаюсь.
Хочу как можно меньше контактировать с его семьей. Но, стиснув зубы, уговариваю себя. Все это ради матери. Все ради нее.
– Вечером у нас семейный ужин, – дергает себя за воротник, словно ему нечем дышать, – ты будешь представлена семье официально, так что намарафеться там, как ты умеешь.
Сердце мое ухает, бьется, пытаясь вырваться из грудной клетки. Я слышу его шум в ушах.
– Это обязательно? – сжимаю пальцы, пытаясь сдерживать дрожь.
– Я и сам не хочу идти, начнутся разговоры про детей, – закатывает глаза, показывая к этому свое отрицательное отношение, и я выдыхаю, – но надо, отец настаивает.
Слышу последние его слова и смиряюсь. Вспоминаю холодный дом Артема Юрьевича и вздрагиваю. Я была там всего один раз, в его кабинете. Когда произошел первый памятный разговор, где он молча предоставил мне на обозрение документы, и высказал свои требования. Именно тогда, два месяца назад, началось мое падение в пропасть.
– Заедешь за мной, – говорю ему и делаю глоток чая.
И тут меня осеняет. А ведь это отличный шанс попасть в их дом до брака на легальных основаниях.
– И вещи возьми. Тусовка, считай, с ночевкой, – ухмыляется, но затем киснет, даже плечи его опускаются ниже, – спать будем в разных комнатах, бабка старой закалки.
Он от этого хмурится, а я ликую. И плотского внимания парня избежать удастся, и будет вся ночь для поисков нужных мне документов.
– Хорошо, – соглашаюсь, а сама в уме просчитываю свои действия.
– Умница, малыш, – добреет на глазах Антон и наклоняется.
Тянется лицом к моим губам, и я, приободренная возможностью избавиться от влияния и деспотизма его отца, благосклонно выдерживаю его поцелуй. Он слюнявый и вызывает у меня отторжение, но я терплю. Наглый язык юркает мне внутрь, и я хочу отодвинуться, но в этот момент о стену стукается резко открывшаяся дверь.
Я дергаюсь в сторону. Борюсь с желанием оттереть губы, но лишь поворачиваю голову. И застываю, не в силах вымолвить ни слова. На пороге стоит Саид собственной персоной. Мрачно смотрит на меня, переводит взгляд на Антона, и глаза его темнеют.
– Снова ты, – бычится мой жених, узнав в нежданном госте недавнего участника аварии.
– Осмелел? – скалится мужчина, но взгляда от меня не отводит.
Нагло водит глазами по моему телу, даже не скрывается. Я испуганно сижу и молюсь, чтобы он не открывал свой рот.
Что странно, Антон молчит, только сверлит его исподлобья, но на рожон не лезет. Словно опасается чего-то. На него это не похоже, так что я с удивлением смотрю, как он весь скукоживается, но смотрит волком.
– Что же надо вам в этой ничтожной конторе, дорогой гость? – язвит парень.
И я понимаю, что чем-то держит его Саид на крючке. Ведь не просто так тот держит себя в узде. Как он может, конечно, чисто в его стиле. Не может все равно не прыскать ядом вовсе.
– Это ко мне, дорогой племянник, – выделяет слово «дорогой» Пётр Юрьевич, родной брат отца Антона, и по совместительству хозяин нашей конторы.
Странно, но он недолюбливает племянника, а с тех пор, как я стала официально девушкой его родственника, то и на меня косится с подозрением. Так что замираю, чувствуя, как в воздухе надвигается шторм.
– Ясно, – коротко отвечает своему дяде Антон, затем подхватывает меня под руки и тащит на выход.
Я и слова вставить не успеваю, как он на ходу кричит.
– Ненадолго украду свою невесту!
Даже я слышу, как демонстративно он это говорит. Успеваю заметить, как едва морщится от его голоса Саид, и каким взглядом сверлит меня.
– Что ты устроил? – недовольно спрашиваю у парня, когда мы уже преодолеваем половину коридора.
– Переждем тут, пока этот урод не свалит, – цедит слова и нервно взъерошивает волосы.
Глаза его бегают туда-сюда, будто он о чем-то переживает.
– У меня куча работы, Антон, – прикрываю глаза и облокачиваюсь о ближайший подоконник, – я все понимаю, конечно, Петр Юрьевич – твой дядя, но не забывай, что еще он – мой начальник, и у меня есть определенные обязанности, а ты своим эпатажем портишь мне репутацию.
Я талдычу это ему уже в сотый раз, и как обычно, все как об стенку горох.
– Не парься, – как всегда отмахивается, не воспринимая ничего в моей жизни всерьез, – после свадьбы работать не будешь, денег и так хватает.
– Это не обсуждается, – одергиваю пиджак, сдерживая тремор рук, хочется врезать ему посильнее, да вот только повсюду камеры, – ты делай, что хочешь, а вот я работу не брошу.
Он усмехается, но, к его счастью, молчит.
– Все, – качает быстро головой, – я побежал, у меня еще встреча с парнями, а ты смотри, дождись, пока он уйдет, и только потом возвращайся. Не нравится мне этот тип, не смей оставаться с ним наедине.
Ревность это с его стороны или нет, но мне не нравится. Я открываю, было, рот, чтобы возразить, но он уходит, резво сбегая по лестнице. Так что я пару раз выдыхаю и, конечно же, все делаю по-своему. Еще чего, ждать, пока закончится встреча. У меня итак слишком много дел.
Возвращаюсь на свое рабочее место, но Наташки все еще нет. Бегает, егоза, видимо, по офису. Я никак не могу сосредоточиться на цифрах в отчете, то и дело гляжу на закрытую дверь в приемную директора. Вообще, странно, что Саид зашел в наш кабинет, ведь дверь приемной соседняя, а вот внутренняя между ней и нашим офисным местечком – просто случайность. Но шефу так даже удобней, не нужно маячить в коридоре, чтобы проверить, как у нас идут дела.
Погружаюсь в таблицы и данные по предыдущему объекту, теряясь во времени. И тут меня вырывает из рабочего гипноза резкий щелчок пальцев в полной тишине.
Я подпрыгиваю и перевожу взгляд. Саид.
– Вечером, – четко выговаривает, буравя своим бездонным черным взглядом, – не забудь.
Я не могу вырваться из плена его глаз, часто дышу и тревожусь, что кто-то может войти. И прервать наше уединение. Сердце готово выпрыгнуть из груди, в животе летают бабочки, а я в ступоре сижу.
– Я еще думаю, – говорю вопреки своему желанию, но мне приятно видеть на его лицо досаду.
Он подходит ближе, наклоняется и
