в меня врывается его член. Я кричу, потому что глубоко и резко, и невыносимо хорошо. Позади слышу и его низкий стон. Он долбит меня без жалости, прижимая к столу, так что он потихоньку сдвигается и царапает ножками ламинат. Потом и вовсе, хватает за растрепавшийся хвост волос, и тянет, до боли, запрокидывая мою голову назад.
— Так? — спрашивает он. — Так ты хочешь?
— Да, — выдыхаю я, потому что действительно хочу. Эта грань между болью, и наслаждением тонка, и почти стёрта. И это сносит крышу. Все эти непристойные звуки, и шлепки и стоны, рычание, и всхлипы. И его кабинет. Такого никогда ещё не было. Такого грязного развратного действа. На грани принуждения и подчинения, и да, сто раз да, потому что это так восхитительно. Я вся горю в его руках, плавлюсь от грубости, растворяюсь в этой пошлости, отзываюсь на жестокость.
— Ты всегда любила пожестче, — врывается в моё ухо, и он шлёпает меня по ягодице, наконец, оставив мой хвост в покое. Потом шлёпает ещё раз. Ягодицы горят, я вскрикиваю от боли.
— А так хочешь? — спрашивает он, снова лупя по моей заднице.
— Да, — и снова я согласна, ловя кайф, от его варварства.
И он со звериным рыком, хватает меня за талию, и натягивает меня на себя, отрывая от стола, словно куклу.
— Сучка сумасшедшая! — пыхтит он, в то время, когда я, уже не стесняясь кричу, на меня накрывает мощный оргазм. Я вибрирую в его руках, выгибаюсь, и слышу: — Как же сладко у тебя между ног!
Он дожидается пока я успокаиваюсь, замерев его руках, и выходит из меня, разворачивает лицом и резко ставит на колени, упирая макушкой в мягкую обивку спинки стула. Давит пальцами на подборок, и втискивает свой член мне в рот. Я только отмечаю, что он не надел презерватив, а потом он начинает резко толкаться, почти до упора, до самого горла, держа стальными пальцами меня за щёки и подбородок. Солоноватый вкус наших желаний растворяется на моём языке. Жилистый член беспощадно таранит мой рот, я только и могу упереться в его бёдра, чтобы хоть немного смягчит напор. Другой рукой он крепко держит меня за волосы, и громко сипит, воздух выходит через стиснутые зубы.
— Так, по-моему, ты тоже была не против! — хрипит он. А я только смотрю вверх, и не узнаю это чудовище. Неужели это я так повлияла на него. Заставила вести себя с собой, как с последней шлюхой. Неужели за шесть лет, его ненависть и обида не притупились. Судя по тому, как он сейчас трахает меня, нет. Он хочет унизить, растоптать меня, растереть. Но мне кайфово от его напора. Я ловлю удовольствие от его силы. Мне нравиться ему подчиняться. Даже сейчас я завожусь по новой, и из горла вылетает приглушенный стон, и я резко выдыхаю, когда меня простреливает спазм, отголосок оргазма. Для меня это тоже открытие, а уж взгляд Стёпы наполняется таким изумлением. Я ёрзаю. Тянусь рукой к основанию его члена, и начинаю водить, сжимать мошонку, ласкать, и он тут же взрывается, изливает в рот мне вязкое семя. Заливает мне весь рот, словно опустошается до дна.
Мы замираем, словно осознаём случившиеся. Он приваливается к столу, уперевшись на расставленные руки. Я сижу на полу со спущенными вниз колготками и трусами, и с задранной юбкой. Мы не смотрим, друг на друга, но прекрасно слышим сбившееся дыхание. Мы знали друг друга, почти год, прожили вместе, но сегодня словно познакомились заново, открыли новые грани личности. Мы стали другими людьми. Мы стали старше, и опытнее. И я не знаю, как он, но я принимаю правила игры. Роль жертвы не по мне, но ему готова подчиняться.
Этот грязный разнузданный секс сказал мне больше, чем все слова. Я волную его, до сих пор, но теперь он отпускает себя, не считая нужным сдерживаться и вести себя пристойно. Я же грязная изменница в его глазах. Меня следует наказать! А мне и не нужна его пристойность! Но я не игрушка!
Я встаю с пола, молча оправляю одежду. Слышу, что он тоже возится. Потом собираю растрепанные волосы в хост. Поворачиваюсь к нему. Стеф смотрит хмуро и слегка растерянно, он не понимает чего от меня ждать. А возможно и сожалеет о несдержанности. Я и сама не ожидала от себя таких эмоции, и тоже слегка сбита с толку, но отступать не намерена.
— Я надеюсь, Степан Дмитриевич, к моему отчёту больше нет претензий? — стараюсь, говорит, как можно твёрже.
Он недоверчиво смотрит, потом смаргивает, и во взгляде разливается холод. Лицо каменеет. Правильные выводы делаешь, дорогой! Не стоит передо мной раскаиваться, мне понравилось.
— Да, всё в порядке, — а вот его сдавленный голос, выдаёт его.
— Я могу ехать домой? — уже вошла в роль, и делаю услужливое личико и даже облизываю губы. — Или?
Он меняется в лице. Не знаю, принимает ли всё за чистую монету, или подозревает, что я паясничаю.
— Домой! — гаркает он.
— Всего доброго! — прощаюсь я, и иду твердой походкой к выходу, а выдыхаю только у себя в кабинете.
9
Мы беседуем с Ильёй на закрытой трассе. Он, как и я тоже приглашён на новогодний ужин в дом семьи Белых. Но в отличие от меня, себя он тут чувствует, как рыба в воде. Илья старый друг Степана, они дружат ещё с института, а вот мне сегодня пришлось пережить много волнительных моментов.
Стёпа успокаивал меня, как мог, убеждал, что его родители мировые люди, и примут меня с распростёртыми объятиями, а уж с сестрой Элей мы точно подружимся, хоть она и немного старше меня. Всё так и было, но волнения моего не отменило.
Родители у Стёпы и вправду очень хорошие. Мама, Ксения Антоновна, высокая, стройная, зеленоглазая блондинка. Приятная, и вежливая. При встрече пожала мне руку, одарив нежным ароматом духов. Сделала море комплиментов, моему стилю, моему платью, и даже мои манеры ей понравились, когда я предложила помочь с ужином. Папа, Дмитрий Эдуардович, напротив, чуть ниже мамы, темноволосый, с небольшой проседью. Улыбчивый, голубоглазый. Первым делом он кинулся обнимать Стёпу, а потом
