знаю?
Это так порочно. Пытаюсь представить, как описываю подруге, то как он трахал меня в подсобке на корпоративе, или про то как лупил мои ягодицы, одновременно натягивая на свой член, или наш разнузданный минет. И щёки мои горят от стыда. Хотя я не ханжа, и Наташка тоже не ханжа. Но…
Нет, конечно, можно было обойтись без подробностей, но так хотелось рассказать, именно вот так, как было на самом деле. То насколько всё это меня поразило, врезалось в сердце, оставило там неизгладимый след. Я постоянно думала о нём. Опять он был в моей голове.
Тогда шесть лет назад, я болела им. Металась, не способная обрести покой. Слёзы не высыхали на моих щеках. Вся жизнь тогда летела в тартары. Я была в полном раздрае. Умирала. И Наташа была рядом. Нет, не оправдывала мой поступок, но всегда твердила одно, что мы люди, и мы совершаем ошибки. И то, что Стёпа мог бы хотя бы выслушать меня, а не скрываться как обиженная девочка.
Она и мама, тогда ещё с живым отцом держали меня на плаву. Шаг за шагом, помогая выбраться, не сойти с ума. А теперь я собственноручно, а вернее собственноножно, снова вступаю в это болото. Зачем? Почему?
И видимо, именно это заставляет меня молчать, что у меня новый начальник, мой бывший, самый важный мужчина в моей жизни, и что мы уже пару раз переспали, и что он мстит мне. Я же понимаю, чем вызваны его чувства. Вижу этот нездоровый огонь в его глазах, а он наверняка видит мой, потому что, я на все сто уверенна, если бы я не откликалась на его домогания, и решительно дала отпор, он бы меня не стал заставлять.
Но отпор дать не могу, потому что всё ещё люблю его, пусть и такого грубого, и жестокого. Я не скрываюсь от себя, и совершенно честно признаюсь себе, что он волнует меня. Сейчас ещё больше, но я не позволю играть с собой, сама установлю правила.
Все каникулы, что мы проводим с мамой, на горнолыжном курорте, который подарил нам Паша, я провожу в думах о Стёпе.
Когда мы катаемся на безопасных склонах, когда сидим в уютных ресторанчиках, и болтаем, и даже когда к нам, подсаживается на завтраке, интересный мужчина, мотивируя, это тем, что все столики заняты, хотя их полно пустых вокруг, и знакомиться с нами, шутит, развлекает, и открыто флиртует со мной, я думаю о Стёпе.
Я не могу дождаться, когда вернусь на работу и увижу его. Я скучаю. Заново. По новой. По-новому нему. По дикому, страстному, жёсткому. Хочу вновь гореть в его руках. Пусть снова подавит мою волю, попирает ногами, мой разум, только пусть так же прижимается, вибрируя всем телом, соединяется со мной, дрожит от обоюдного удовольствия.
Пусть теперь я для него грязная, лживая, порочная. Но я его. А он мой.
10
Я лежу с температурой, под двумя одеялами, потому что меня морозит. Я вся дрожу. Кости ломит, и я тихо постанываю.
Стёпа носится возле меня, и сюсюкает как с ребёнком. То одеяло подоткнёт, то лоб протрёт влажной тряпицей, то в очередной раз вставит градусник под мышку.
— Брось меня, — сиплю я и захожусь кашлем.
Где я подцепила эту заразу, которая свалила меня с ног, всего за вечер ума не приложу.
— Ты бредишь? — выгибает бровь Стеф.
— Я же заражу тебя, — настаиваю я, и пытаюсь отвернуться от его губ. Он касается ими моего горячего лба, как будто градусника мало.
— Не заразишь, я привитый, — отмахивается он.
— От чего? Мы даже не знаем, что это за холера! — возмущаюсь я.
Но он продолжает возиться со мной, и не отходит не на шаг, готовый исполнить любое моё желание. А оно у меня одно. Сдохнуть! Потому что кости выкручивает так, что терпеть нет мочи.
— И вообще мне мама говорила, что мужчины не любят болеющих женщин, — хриплю я.
— Я же тебе уже говорил, что твоя мама, мудрая женщина, — улыбается Стеф, и гладит мою щёку.
— Хочу к маме, — совсем по-детски захныкала я. Это, наверное, инстинкт, когда плохо, бежать к маме, чтобы она поцеловала больное место и все прошло.
Стёпа берёт с прикроватной тумбочки мой телефон, и набирает номер мамы. Я безмолвно наблюдаю за тем, как он прочищает горло, немного волнуется перед разговором с ней, и мне, если честно интересно, что он скажет.
— Добрый день, Мария Владимировна, не пугайтесь, с Розой всё в порядке, это Степан, её… — он замолкает на мгновение, видимо выбирая себе подходящий эпитет, — жених, — наконец решает он, и выразительно смотрит на меня.
А мне даже температура не мешает офигеть! Жених? Интересно!
Слушаю дальше.
— Да и мне очень приятно, — улыбается Стёпа, — ага, рассказывала, ну вот хотя бы так, — кивает он, — дело в том, что Розочка приболела, — и он замолкает, и пытается вставить слова утешения и заверения, что я не при смерти, потому что, зная маму, она тут же завалила его бесконечными вопросами о моём состоянии.
— Мария Владимировна, я уже вызвал врача, и дал Розе жаропонижающее, но она очень просит вас приехать, — наконец успевает вставить Стёпа, и они договариваются, что мама сейчас прибудет.
Он кладёт трубку.
— Дурак ты Стеф, — гундосо произношу я, зарываясь глубже в постель, — мог бы сбежать, пока я слабая, а ты… — чихаю, и он, улыбаясь, желает мне здоровья, садиться рядом, и падаёт бумажный платок, — маму мою вызвал, женихом назвался, теперь назад дороги нет, — угрожаю я.
— Ее, по-моему, не было с первого дня нашего знакомства, — хмыкает он, снова поправляя моё одеяло.
А спустя полчаса приезжает мама, конечно же, с папой. Они знакомиться с моим хм… ладно уж, женихом, и вообще долго слишком ведут светские беседы, пока я не напоминаю о себе очередным чихом. Мама тут же спохватывается, летит ко мне, не забывая натянуть на лицо маску, и начинает ворковать, так, как только умеет мама.
Итогом нашей встречи становиться куриный
