и двери открылись.
Обходя его стороной, я выхожу из лифта первой, удивленная тем, что он меня отпускает.
— Я никогда не хотел причинить тебе боль, Эм, — говорит он, но я даже не вздрагиваю от его слов. Вместо этого я позволяю ему думать, что я не расслышала, и продолжаю идти к стойке регистрации.
— Привет, я ищу…
— Мистер Чирилло, рада видеть вас снова. — Женщина лучезарно улыбается Тео, который догнал меня. Он стоит прямо у меня за спиной, его большая рука собственнически обхватывает мое бедро.
Я блокирую любое чувство безопасности, которое это грозит вызвать.
— Доктор только что закончил с Корой, если вы хотите сразу спуститься.
— Спасибо тебе, Мэри, — говорит Тео, его голос холодный и требовательный.
Мэри улыбается ему в ответ, ее щеки пылают, несмотря на то, что она по меньшей мере на двадцать лет старше Тео.
Но я понимаю это.
Досадно, но он просто такой горячий.
— Давай, детка, — шепчет он мне на ухо, хотя и недостаточно тихо, чтобы Мэри не услышала и буквально растаяла в лужицу.
Я, однако, вообще не реагирую. Вместо этого я просто убегаю по коридору.
Я уже бывала здесь раньше, чтобы навестить Стеллу — дважды, — так что я знакома с отделением Чирилло в частной больнице, но я понятия не имею, в какой палате находится мама, так что, к сожалению, мне нужен Тео.
— Эта, — говорит он, быстро догоняя меня и прижимая руку к двери, чтобы открыть ее.
Я замираю на месте, мои нервы начинают брать надо мной верх.
Правда ли то, что сказал мне Тео? Неужели она действительно не имела никакого отношения к этому фиктивному браку между нами? Или он прикрывает ее? Он защищает меня своим собственным гребаным способом после того, как выслушал все, что я сказала о ней?
Все вопросы, которые у меня есть к ней, вертятся у меня в голове. Мои руки дрожат, а ладони потеют, когда я думаю о том, чтобы посмотреть ей в глаза и выяснить правду раз и навсегда.
— Мы не обязаны этого делать, если ты не…
— Нет, — говорю я, прерывая его беспокойство.
Не раздумывая больше, я делаю шаг вперед, заставляя его отойти с дороги, когда я вхожу в комнату с высоко поднятой головой.
В любом случае, почему это я должна нервничать? Я не сделала здесь абсолютно ничего плохого.
Но в ту секунду, когда я захожу в комнату, я обнаруживаю, что не получу ни одного из ответов, которых так жажду, потому что моя мама лежит, подключенная к миллиону аппаратов с трубками, идущими отовсюду, и ее глаза крепко закрыты.
Я замираю у края кровати, мое тело сжимается от смеси страха, гнева и замешательства.
Я едва узнаю женщину, лежащую там. Я потеряла счет тому, сколько раз за эти годы я заставала ее в отключке, будь то от алкоголя или наркотиков, или от руки какого-нибудь придурка, который немного увлекся.
Я вздрагиваю, и одно конкретное воспоминание угрожает всплыть, когда мне было около тринадцати. Я нашла ее кучей в ванной, куда она умудрилась залезть, пытаясь привести себя в порядок, прежде чем я вернулась домой из школы.
Я вздохнула, чувствуя жалость к женщине в постели.
Зависимость овладела ею давным-давно. По большей части, она держала себя в руках. У нее почти всегда была работа, и у нее даже были времена, когда я искренне верила, что мы найдем выход.
Но, похоже, мы всегда оказываемся здесь. Ну… не здесь, точно. Но я не в первый раз нахожусь с ней в больничной палате. Только не частная больница в палате, принадлежащей мафии.
Почему, мама? Почему ты работала на них?
Она должна была знать, насколько это было опасно.
Я вздрагиваю, когда теплая рука опускается на мою поясницу.
— Все в порядке, Эм, — говорит Тео так тихо, что я почти сомневаюсь, что это все еще он. Но то, как моя кожа покрывается мурашками, подтверждает, что это так. — Почему бы тебе не пойти и не сесть? Я уверен, что она знает, что ты здесь.
Я не уверена, действительно ли его слова утешают или нет.
И хотя часть меня, та часть, которая скучала по ней и все еще желает того, чего у нас не может быть, хочет сесть рядом с ней и взять ее за руку, другая часть хочет развернуться и уйти, оставив ее наедине с последствиями ее глупых решений.
Однако побеждает не последняя часть, потому что я обнаруживаю, что ноги сами несут меня к стулу, который стоит рядом с ее кроватью.
Наклоняясь, я изучаю ее лицо. Ее кожа бледная, почти прозрачная, как у пожилых людей, которых я видела раньше. Ее щеки угрюмы, губы тонкие и сморщенные. Она тощая, действительно чертовски тощая, что заставляет меня задуматься, как долго ее держали в плену и как плохо с ней обращались.
Но так сильно, как я хочу знать, слова не слетают с моих губ.
Я не могу справиться с огромным комом эмоций, который застревает у меня в горле, когда я смотрю на женщину, которая должна была все эти годы защищать меня, сражаться за меня.
Рыдание вырывается из ниоткуда, и обжигающие горячие слезы обжигают мои глаза, когда я смотрю на женщину, которую я так долго хотела, чтобы она была просто моей матерью. Отложить все остальное дерьмо в сторону и просто… заботиться.
Я не замечаю движений Тео, пока его рука не скользит в мою и крепко не сжимает.
Оглядываясь, я обнаруживаю, что он снял пальто и придвинул еще один стул поближе.
Слегка откинувшись на сиденье, он широко раздвигает бедра в движении, которое не должно быть таким чертовски сексуальным, как есть.
Он не в своей форме Чирилло. Вместо этого на нем пара рваных черных джинсов и темно-серый джемпер. Это должно быть незаконно, как хорошо это смотрится на нем.
— Позже, — выдыхает он с ухмылкой, как будто он может буквально читать мои мысли.
— Неважно.
Я понятия не имею, как долго мы сидим там в тишине, когда он просто держит меня за руку.
Это помогает, хотя я никогда не признаюсь ему в этом. Но когда он со мной, слышу его неглубокое дыхание рядом и тепло его пальцев, переплетенных с моими, делает всю ситуацию немного проще.
Пару раз приходит и уходит медсестра и уверяет нас обоих, что мама хорошо поправляется, но она все еще принимает тяжелые лекарства, поэтому не удивляйтесь, если она не проснется.
Как ни обидно это слышать, я знала, что так и будет, как только мы вошли.
Она
