Я плачу, моя голова на ее руках, держась за неё как ребёнок. Я все ещё ее ребёнок. Не знаю, как собираюсь прожить остаток жизни без неё. Она просто всегда была здесь, всегда наблюдала за мной, любила меня. Даже когда я делала что-то, что расстраивало ее, она никогда не могла держать обиду. Ее сердце и руки всегда были открыты.
— Надеюсь, я многому научилась у тебя, — вою я, рыдания сотрясают меня. — Я надеюсь, ты будешь гордиться мной. Я так сильно люблю тебя мамочка, не думаю, что когда-то говорила это достаточно часто, но надеюсь, теперь ты это знаешь. Ты мой лучший друг. Не знаю, как мне прожить остаток жизни без тебя.
Я плачу так сильно, что кровать дрожит, ее рука уже мокрая. Я так хочу, чтобы она проснулась, так хочу чего угодно, кроме сигнала машин за окном. Но она не просыпается. Она уходит от меня, и я остаюсь одна, без единственного человека в моей жизни, который беззаветно любил меня.
Сначала я потеряла отца, но сейчас намного хуже, потому что я знаю, отсутствие их обоих вместе будет разрывать меня всю оставшуюся жизнь.
Я не знаю, как долго плачу над ней. Знаю, что в какой-то момент кто-то открывает дверь и заглядывает, один из моих братьев, может врач, но они оставляют меня наедине с моим отчаянным горем. Это чистая агония и она поглощает меня. Слезы, кажется, никогда не утихнут, лицо болит от давления в носу и глазах, лёгкие горят.
И, тем не менее, она не просыпается.
Теперь я знаю, она никогда не проснётся.
В конце концов, я полностью сломлена. Я чувствую себя слабой, моему сердцу сейчас тяжело даже биться. Слезы перестают течь и я оцепеневшая, измученная развалина.
Я делаю глубокий вдох, смотря на маму, надеясь, мечтая, моля. Но это проигранное сражение.
— Знаешь, мама, — говорю я, во рту настолько сухо, что больно. Я снова беру ее руку и держу между своими ладонями. — Я влюбилась. Как ты и сказала, что будет. В Лаклана, — лишь то, что я говорю ей его имя, заставляет меня захотеть улыбнуться. — Было невозможно не влюбиться. Думаю, я с самого начала понимала это, но ты же меня знаешь. Я отказывалась верить в подобные вещи...любовь с первого взгляда, истинная любовь, безумная любовь, которая поглощает тебя, пока не остаётся ничего кроме любви. Та любовь, которая была у тебя с папой. Я всегда думала, что это звучит ужасно, — я выпускаю сухой смешок. — И в некотором смысле так, потому что это болезнь и она поражает всю твою жизнь и уродует каждую клеточку в твоём теле. Словно что бы я ни делала, это было связано с Лакланом. Он стал для меня всем. Но...полагаю, даже в сказке у любви есть тёмная сторона. Не всегда бывает долго и счастливо. Принц временами может больше походить на злодея, но...опять же, как и принцесса. Может быть, это делает их правильными друг для друга. Я не знаю. Но я любила его, мам. И все ещё люблю. Я чувствовала любовь в полной мере, и затем потеряла и это всегда бы мой величайший страх. Потерять эту дикую, прекрасную любовь, такую же любовь, которой ты любила отца. Но сейчас...теперь ты снова будешь с ним. И я знаю, насколько счастлива ты будешь.
Я подношу ее руку к своим губам и нежно целую.
— Когда-нибудь, в один прекрасный день, я тоже снова увижу тебя. И я снова скажу тебе все это. Но я удостоверяюсь, что смогу добавить ещё что-то хорошее. — Одинокая слеза катится вниз по моему лицу, и я вытираю ее, прежде чем встать и ещё раз сжать ее руку. — Я люблю тебя.
Я поворачиваюсь и выхожу из комнаты, направляясь в коридор. Пол, Брайан и Тошио смотрят на меня, и Тошио сразу же поднимается и обнимает меня, крепко сжимая. Я думала у меня не осталось слез, но его объятий достаточно, чтобы полились новые.
— Твоя очередь, — шепчу ему. Смотрю на Пола, на его красный нос и глаза. — И потом мы попрощаемся все вместе. В самом конце.
Пол кивает, и Тошио отходит, голова опущена вниз, он выглядит таким потерянным.
— Она ждёт тебя, — говорю я, кладя руку ему на плечо. — Просто попытайся не сильно скулить о Шоне, хорошо? Она уже и так много натерпелась от пятерых детей.
— Она к этому привыкла. — Он грустно улыбается и уходит в палату.
Я сажусь рядом с Полом и Брайаном и жду.
Сплю, скрючившись на стуле.
Наступает два часа дня, граница определённых нами же суток. Конечно же, это не то, что поддаётся графику или расписанию. Если мы скажем медсестре, что нам нужно больше времени, они дадут нам его.
Но мы все уже попрощались.
Время вышло.
— Ты в порядке? — я нежно спрашиваю Тошио, когда мы вместе с врачом направляемся в палату.
Он кивает.
— Она не вернётся. Теперь я это знаю.
Я обнимаю его, моя голова на его плече пока мы стоим вокруг ее кровати и смотрим на неё сверху вниз.
Каждый из нас по-своему прощается с ней.
Я поднимаю руку ладонью вверх и говорю ей, что каждый день, всю оставшуюся жизнь буду скучать по ней.
Полагаю это не просто до свидания. Это единственное, что вы можете сказать.
Медсестра подходит, осторожно убирая все эти штуки, которые поддерживали в ней жизнь. Знаю, нам говорили, что подобное может занять несколько часов или дней, пока она скончается. Врач сказала, наша мама уйдёт, когда будет готова уйти. Трудно понять, как долго тело будет цепляться за жизнь. Но монитор показывает, что ее кровяное давление быстро падает. Сердцебиение все замедляется и замедляется и замедляется.
Она собирается уйти.
Она ждала этого.
И мы наблюдаем, как она уходит у нас на глазах.
И вот так она уходит.
Она на самом деле ушла.
Безмолвие смерти задерживается в комнате.
— Мне очень жаль, — говорит врач, и я знаю, она это и имеет в виду.
Я рыдаю рядом с Тошио. Пол и Брайан подходят, и мы держимся друг за друга в круге около кровати.
— Я люблю вас ребята, — всхлипываю, я опустошена. Абсолютно опустошена. Абсолютно разбита. — Вы мои братья. И моя кровь.
— Мы тоже тебя любим, — мягко говорит Пол. — Теперь есть только мы. Я нуждаюсь в вас всех больше, чем порой могу сказать.
— Как вы думаете, она будет гордиться нами? — спрашивает Тошио, шмыгая носом в рукав.
— Всегда, — говорит Брайан. — До тех пор, пока мы не забудем кто мы друг другу.
— В противном случае, они с папой отправят нам шлепок с поднебесья, — говорю я, пытаясь пошутить. Мы отстраняемся друг от друга и хотя их улыбки грустные, они, по крайней мере, улыбаются.
У меня такое чувство, что я никогда снова не смогу улыбаться по-настоящему.
Мы покидаем комнату, и я в последний раз оглядываюсь через плечо на маму.
Она ушла от нас навсегда.
Но такая, такая любимая.
Я выхожу в холл.
И там стоит Лаклан.
