– Я…
– О чем ты думала? Наверное, ни о чем, кроме собственного самолюбия.
– Но я… не понимаю, – жалобно простонала она. – Я была в этом уверена!
– Ты ошибалась.
– Но я знаю, что не нравлюсь Питеру, зачем же ему говорить обо мне столько хорошего?
– Потому что он никогда не позволил бы личным чувствам взять верх над истиной.
– Но я… не понимаю, – говорила она.
– Что ж, очень грустно, что не понимаешь. Тебе не понять того, что Питер никогда не солгал бы в оценке твоих деловых качеств. Кто-то, возможно, и поступил бы так на его месте – возможно, так поступила бы ты, Лили, – а Питер всегда говорит правду.
– О, черт, – пробормотала она, опускаясь в мягкое кресло. – О, черт, – повторила она. Похоже, она начинала осознавать весь ужас своей ошибки, потому что вид у нее был испуганный и едва ли не виноватый.
– Но я была уверена, что это он, – хрипло повторяла она, – у меня не было ни малейшего сомнения, у меня…
– У тебя крыша поехала, вот и все. И причиной тому – твои ложные представления о людях, Лили. Ты можешь сказать, это всего лишь недоразумение. Но в итоге мы с Питером разводимся, а Энди ждет от него ребенка.
– Фейт, я…
– Или лучше будет сказать, Энди ждет моего ребенка. Потому что мы с Питером как раз собирались завести третьего, Лили, потому что у нашей любви открылось второе дыхание. Никогда раньше я и не подозревала, как сильно я его люблю. А теперь, благодаря тебе, все это обратилось в прах, и уже через неделю я получу окончательное решение суда о расторжении брака!
Дженнифер Анистон принялась лаять, а я все больше и больше заводилась.
– У Энди будет мой РЕБЕНОК, – крикнула я, – и мне придется жить с этим всю оставшуюся ЖИЗНЬ! Так что, надеюсь, ты ДОВОЛЬНА! – надрывалась я так, что горло заболело. – Потому что, даже если бы ты СПЕЦИАЛЬНО старалась уничтожить меня, у тебя вряд ли получилось бы лучше!
– Но подожди…
– Все ПРОПАЛО… – добавила я, и из глаз брызнули слезы, – вся жизнь пошла псу под хвост…
– Гав-гав!
– Фейт, послушай…
– Это просто какой-то кошмар! – слезы струились по щекам, я закрыла лицо руками.
– Но мне надо сказать тебе что-то важное.
– Не хочу я НИЧЕГО СЛЫШАТЬ! – закричала я. – Ничего больше не хочу слышать от тебя! С меня хватит! Я ДОСТАТОЧНО тебя слушала!
– Но это очень важно!
– Гав-гав!
– Да заткнись ты, Дженнифер! – рявкнула я. – Толстая ГОРГУЛЬЯ![141]
– Фейт! – взвизгнула Лили. – Она не толстая!
– Толстая! – бросила я в ответ. – ЖИРНАЯ! Потому что все, что она умеет, – это сидеть весь день на своем мохнатом заде, набивать уродливую пасть канапе и мечтать о таком красавце, как Грэм!
– Боже мой, Фейт, что ты говоришь!
– Плевать! Я верила тебе во всем, Лили, – какая непростительная глупость! Я верила тебе больше, чем собственному мужу, а теперь, будь оно все неладно, расплачиваюсь.
– Гав-гав!
– Заткнись, Дженнифер, – бросила Лили, поднимаясь. – Фейт, выслушай меня.
– Нет! Я больше не слушаю тебя! Никогда!
– Гав-гав!
Лили двинулась ко мне, осторожно ступая в одних колготках по полу, усыпанному журналами.
– Фейт, есть кое-что…
– Отстань! – огрызнулась я. – Оставь меня в покое, Лили. Я не хочу больше ничего знать! Ты страшный человек, Лили, – страшный! Ты такая жестокая и такая мелочная. Ты жалкий сноб!
– Я не сноб!
– Нет, ты – сноб. Ты в жизни не станешь летать эконом-классом или пить какой-нибудь «Крюг», потому что, с твоей точки зрения, это не слишком престижно.
– Это несправедливо! Но послушай…
– И ты одержима идеей собственного «я». «Только я» – вот вся твоя суть. Сидя перед своей святыней, ты не тянешь: «Оммм… оммм…», ты поешь: «Я! Я! Я!» И вся твоя астрологическая чепуха – просто мешок с дерьмом, кроме одного единственного знака зодиака, который так тебе подходит, не правда ли? Да, Лили, ты скорпион до кончиков ногтей, и на хвосте у тебя жало. Ты жалишь людей, Лили, – ты хоть сама-то это понимаешь? – ты причиняешь им боль, хотя в этом нет никакой необходимости. Но тебе на это плевать, не так ли? Да, тебе плевать, Лили, главное – чтобы ты побеждала и всегда была первой. Ты так гонишься за первенством – пригласи в качестве спонсора журнала «Уиналот».[142] Потому что…
В этот момент лицо Лили, на котором до сих пор читались раскаяние и тревога, перекосилось от внезапного ужаса. Потому что, сделав еще шаг ко мне, она не попала ногой на ковер, как осторожно ни целилась, а наступила на журнал. В одно мгновение в воздух взметнулись ноги, мелькнули золотистые трусики, и голова Лили с глухим стуком ударилась о сияющий мраморный выступ камина.
– Боже мой, Лили! Лили!
– Гав-гав! – Дженнифер Анистон клубком скатилась с дивана и бросилась к телу, бесформенной кучей обмякшему на полу.
– О боже! – снова ахнула я. Меня охватила настоящая паника. – О боже! – я похлопала ее по плечу. – Боже, Лили! – повторила я беспомощно. – Лили, пожалуйста, скажи что-нибудь! – Я пощупала пульс, потом метнулась к телефону и набрала «999».[143]
– С моей подругой несчастье, – выпалила я. – Она поскользнулась на обложке журнала, ударилась головой и, боюсь… – я несколько раз прерывисто вдохнула, – боюсь, она не дышит.
Следующие пять минут были самыми длинными в моей жизни. Я сидела рядом с Лили, она не шевелилась. Наконец я услышала приближающийся звук сирены. Дальше я помню только пробегавшие по ее лицу полосы неонового света, пока мы везли ее в больницу. Когда мы проезжали через Челси, Биг Бен пробили полночь. И внезапно сквозь темные окна я увидела фейерверки, взрывающиеся сотнями звезд.
– Уже полночь, – сказал санитар. Я молча кивнула и попыталась улыбнуться. – Что ж, несмотря ни на что, – улыбнулся он в ответ, – могу я поздравить вас с Новым годом?!
– С Новым годом! – вежливо поздравила меня медсестра. Я ответила ей бесцветной улыбкой. Потом перевела взгляд на Лили, лежавшую передо мной без сознания. Она не приходила в себя уже три часа.
«Господи, – молила я, – пожалуйста, сделай так, чтобы она очнулась. Я готова на все, лишь бы ей стало лучше. Я буду все время ходить в церковь, я раздам деньги бедным, я даже согласна стать крестной матерью для ребенка Энди, только пожалуйста, пожалуйста, не дай ей умереть».
Мне казалось, что жизнь Лили висит на волоске, точнее, на четырех проводках, ведущих к мигающему монитору.
Медсестра взяла историю болезни Лили и отметила что-то галочкой в двух местах.
– Есть изменения? – спросила я встревоженно.
Поджав губы, она покачала головой. Глядя на неподвижное лицо Лили, я мысленно прокручивала в голове последние три часа: как мы мчались к Королевскому госпиталю в Челси, как Лили, бездвижно лежавшую на носилках, доставили в приемное отделение, как потом ей светили в глаза фонариком и молотком стучали по коленкам. Как прозвучала эта страшная фраза про рентген мозга и как наконец ее подняли на четвертый этаж в отдельную платную палату.
