Нина сидела, вставала и преклоняла колени вместе с остальными молящимися. Окруженная стенами собора, она чувствовала себя сейчас безмятежно счастливой, как это уже было с ней однажды в самом начале их отношений с Гордоном.
Служба закончилась, и органист заиграл что-то произвольное. Гордон встал со своего места, подошел и сел рядом с Ниной. Только сейчас она поняла, что они давно уже одни в соборе.
— Я видел, как ты вошла, — сказал Гордон. — Ты выглядела грустной.
Гордон не сказал, что рыжие волосы Нины напоминали кровавое пятно вокруг бледного лица, и что ему тут же захотелось подойти к ней.
Нина улыбнулась.
— Нет, мне не было грустно. Просто, наверное, задумалась. Я и не знала, что ты ходишь к вечерне.
— Я был на заседании Совета. — Рука Гордона лежала на дипломате. — А потом понял, что подошло уже время вечерни. Хотел поблагодарить небеса.
— За что?
— А ты не слышала? Уильям Фрост пришел в сознание. Уже несколько дней назад появились признаки улучшения, а сегодня утром он открыл наконец глаза. Дженис была с ним. Он пожелал ей доброго утра и спросил, где Эндрю.
По-прежнему звучал орган. Нина вспомнила рождественскую пьесу и маленького Уильяма с чертами Эндрю и выражением лица Дженис, поющего в хоре. Хорал, запах Рождества, здание капитула — все это напомнило ей тогда собственное детство. И тут же перед мысленным взором Нины встала Вики, державшая белый сверток с ребенком.
Она непроизвольно потянулась к руке Гордона. Тот взял ее холодную кисть и сжал между своими ладонями.
— Как это прекрасно, — сказала Нина. — Просто замечательно. Это значит, что теперь он пойдет на поправку?
— Эндрю не мог со мной долго разговаривать, поэтому я не совсем в курсе дела. Но думаю, теперь его шансы возросли.
Нина кивнула. Ей было легко на сердце, руки Гордона приятно грели кожу ладони.
— Я так рада за них! Это лучшая новость, которую мне сообщили за последнее время!
Нина вспомнила, что Гордон молился. Ей тоже захотелось опуститься на колени и вознести к небесам свою неуклюжую, косноязычную благодарность за Уильяма и за решение собственных проблем, которое пришло к ней вдруг неожиданно, и теперь ей даже странно было подумать о том, что еще недавно они казались ей неразрешимыми.
— Ты идешь куда-нибудь сейчас? — Лицо Гордона было так близко, что Нине видны были отблески неяркого света в его зрачках.
— Нет.
— Думаю, нам стоит зайти куда-нибудь выпить.
Нина подумала о доме, о Стелле, о том странном треугольнике, который являли собой они трое, потом представила себе бар на площади.
— Лучше не выпить, а прогуляться.
— Да. Так пошли?
Они встали, и когда выходили из собора, Гордон взял Нину под руку. Они медленно пошли, глядя прямо перед собой, как будто только что обвенчавшаяся пара.
Гордон выехал из Графтона по дороге, которая вела в сторону Уилтона. Он остановил машину, и они отправились по дорожке, ведущей через поле в лес. Они шли мимо кустов ежевики, тополей и сосен. Гордон отвечал на вопросы Нины по поводу летнего отдыха, Вики, детей, следующей стадии реставрационных работ.
Когда они дошли наконец до ряда древних дубов на вершине небольшого холма, разговор их затух как-то сам собой. Опавшие листья под ногами заглушали звук их шагов, кроны деревьев над головой полны были птичьего гомона. Они молча шли в полумраке леса среди огромных деревьев, вспоминая собор.
Они прошли рощу насквозь и замерли неподвижно, как бы сомневаясь, стоит ли выходить из-под спасительной сени деревьев. Лес шумел за их спиной — птицы, ветер, шелест ветвей. Они смотрели в направлении Уилтон-Манор, хотя сам дом не виден был за холмами.
— Ты виделась с Дарси или Ханной? — спросил Гордон.
— В последнее время нет. Я вообще мало с кем вижусь. Кроме Стеллы, конечно.
— Мне очень жаль, — после паузы произнес Гордон.
— Что я ни с кем не вижусь?
— Ты прекрасно знаешь, что я не это имел в виду.
— Да, — согласилась Нина. Она немного постояла, отвернувшись и сожалея о том, что затеяла эту прогулку, хотя Нина не раз проигрывала подобные сцены в своем воображении, теперь она не знала, что сказать, и понимала, что оба они чувствуют себя неловко в обществе друг друга.
— Мне хотелось извиниться перед тобой за то, как я вел себя, но не за то, что случилось. Почему ты не смотришь на меня?
Нина повернулась к Гордону. Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза, затем Гордон сделал несколько шагов и обнял Нину. Они стояли щека к щеке, прислушиваясь к дыханию друг друга. Губы их так и не коснулись друг друга. Нина смотрела мимо Гордона, куда-то вдаль, туда, где скрывался за холмами Уилтон-Манор.
— Я не могу придумать никакого другого исхода наших отношений, — сказал Гордон. — Но мне очень хотелось бы, чтобы все было по-другому, я думаю об этом вновь и вновь, как будто желания могут что-то изменить.
Слова Гордона не были попыткой оправдаться или извиниться — он просто говорил то, что чувствовал. Нина поняла, что Гордон очень давно хотел поговорить с ней об этом, и чувство неловкости исчезло.
— Мне тоже хотелось бы, чтобы все было по-другому, — мягко сказала она. — Хотя, как ты правильно заметил, от наших желаний ничего не зависит.
Гордон крепче прижал ее к себе, перебирая пальцами распущенные рыжие волосы. Нина закрыла на секунду глаза, потом подняла веки и стала смотреть на висящие низко над горизонтом грязно-серые тучи.
— Как ты живешь? — спросил Гордон.
— Я не знаю. По крайней мере наверняка. Но я начинаю всерьез задумываться о том, что пора покинуть Графтон и перебраться обратно в Лондон. Я живу здесь уже почти год. У меня такое чувство, что этот период моей жизни пора уже заканчивать.
— Так вот что это было — период? С того самого момента, когда ты переехала сюда, и все, что случилось после этого?
— Значит ли это, что ты считаешь, что все что произошло, произошло из-за моего приезда?
Гордон вновь крепко прижал ее к себе.
— Нет. Но ты была как бы катализатором. Думаю, что когда люди женаты подолгу, как мы, когда год за годом рождаются и растут наши дети, а круг друзей остается постоянным, мы позволяем себе считать, что эти вещи неизменны. Проходит время, и пусть мы не способны уже испытывать сильные радости, но и боли мы тоже не чувствуем. Потом случается что-то или появляется кто-то, вроде тебя, и баланс боли и радостей нарушается. Все, что казалось простым и ясным, больше не кажется таким, становится расплывчатым, зыбким, ненадежным.
— Может быть, ты и прав, — сказала Нина. — Может быть. А что же будет дальше?
