Нина вновь наполнила бокалы. Они будут наслаждаться последним вечером, как наслаждались этим летом, проведенным друг с другом. У них был счастливый роман.
— Не пора ли приниматься за еду? — спросила Нина, жестом указывая на стол. Он был накрыт лучшей скатертью и украшен свечами в изящных подсвечниках. Барни отодвинул стул сначала для Нины, а потом и для Стеллы, и после этого уселся сам.
Когда шампанское подействовало и сняло напряжение Барни, вечер показался всем превосходным. Всем троим предстоял переезд, и это их объединяло, все трое хотели, чтобы прощание их было безболезненным. Нина и Стелла как бы приняли Барни в члены заговора. Они то льстили ему, то слегка поддразнивали, то пускались в дружеские откровения, так что вскоре Барни вполне освоился с отведенной ему ролью — почтительного рыцаря черной и золотой прекрасных дам.
Он довольно много выпил, и ему нравилось быть в центре участливого внимания двух этих женщин. К полуночи Барни уже был способен только сидеть на дальнем конце стола, очаровательно улыбаться, беспомощно моргать и время от времени — но очень редко — вставлять слово-другое в разговор.
Наконец Нина сказала.
— Барни, ты не можешь садиться за руль в таком состоянии. Оставь машину у меня. Я вызову тебе такси.
— А разве мне нельзя остаться с тобой? — Протянув руку, Барни поймал проходившую мимо Нину. Нина остановилась, и Барни прижался лбом к черному бархату ее платья.
— Я самый счастливый пьяница на свете, — бормотал он. — Надеюсь, я доставляю не слишком много хлопот.
Нина потрепала его по волосам.
— Вовсе нет, — сказала она. — Но сегодня тебе лучше поехать домой. Я позвоню тебе.
Она едва успела вернуться на свое место, когда раздался громкий стук в дверь.
— Ба-бах! — передразнил звук Барни. Он встал, но держался на ногах весьма нетвердо.
Женщины переглянулись.
— Я открою, — сказала Нина.
Это был Джимми.
— Я хочу видеть Стеллу, — уверенно произнес он. — Попрощаться, или что там еще делают в таких случаях.
— Она тебя ждет?
Джимми выглядел как всегда: если он и выпил, то это трудно было определить на первый взгляд. Но Стелла достаточно порассказала Нине, чтобы неожиданный приход Джимми вызвал у нее определенные опасения.
— Ждет ли она меня? А ты что, ее горничная или как? Нет, она не ждет, что я приду сегодня, мне не назначено, но я хочу ее видеть. Она ведь здесь, не так ли?
Разговор шел уже на повышенных тонах. Нина отступила, пропуская Джимми в дом.
— Ну что ж, входи.
Джимми спустился вслед за ней в кухню.
Барни стоял с чашкой кофе в руках, облокотившись на буфет. Стелла тоже стояла. Свечи, горевшие на столе, отсвечивали в ее золотистом платье. Джимми удивленно смотрел на нее, на Барни, на пустые бокалы на столе, начиная понимать, что нарушил своим появлением спокойное течение вечера.
— Я не знал, что у вас вечеринка. Извините.
Никто ничего не ответил. Стелла смотрела на мужа, высоко подняв голову.
Джимми неожиданно резко качнуло в сторону жены. Движение напоминало выпад, вольный или невольный. Невозможно было точно догадаться о намерениях Джимми.
— Нет, Джимми! — закричала Нина, а Барни, стряхнув с себя пьяное оцепенение, кинулся на него и схватил за руки. Джимми стряхнул его, даже не обернувшись.
Стелла спокойно протянула руку и перехватила запястье Джимми, прежде чем он успел ее коснуться. Она оборонялась, но одновременно поддерживала Джимми, не давая ему упасть.
— Что происходит? — недоуменно бормотал Барни.
— Все в порядке, — ледяным тоном произнесла Стелла.
— Ты так считаешь? Теперь это так называется? — лицо Джимми перекосило на одну сторону, как будто его вот-вот хватит удар.
К удивлению Нины и Барни, которые все еще стояли, готовые в любой момент прийти Стелле на помощь, Стелла положила руку на плечо мужа. Она подвела Джимми к тому месту, где весь вечер сидел Барни и помогла усесться.
Во входную дверь опять постучали.
— Это — твое такси, — сказала Нина Барни.
— Я не оставлю вас здесь с ним, если он…
Джимми не обращал на Барни никакого внимания. Он сидел у стола, обхватив голову руками. Стелла стояла рядом.
— Пожелай нам спокойной ночи, Барни, — твердо сказала Нина.
К ее удивлению и облегчению, именно так Барни и поступил. На пороге, прежде чем подойти к машине, он пробормотал, обращаясь к Нине:
— Я позвоню тебе. Прежде чем уехать, понимаешь? Может, зайду, если… Я напился до чертиков, вот в чем беда. Но я буду скучать по тебе и… по всему этому, — закончил Барни, обводя рукой прихожую Нины и явно имея в виду весь дом.
— Я знаю, — мягко произнесла Нина.
— Вы справитесь с Джимми?
Нина пообещала, что все будет в порядке.
Барни неловко поцеловал ее.
— Ну что ж. Спасибо тебе… ну, ты сама знаешь, за все это. И за то, что ты — это ты. За это — больше всего.
— Тебе тоже спасибо. За все, и за то, о чем ты даже не догадываешься.
Барни забрался в машину. Он обернулся, чтобы в последний раз взглянуть на Нину, но она уже исчезла в доме.
Нина ждала в прихожей, внимательно прислушиваясь к тому, что происходит в кухне. Слышны были только приглушенные голоса — и больше ничего. Секунду поколебавшись, она поднялась к себе в спальню.
— Я никогда не видел тебя в этом платье, — сказал Джимми. Длинный подол платья почти что лежал у его ног. Стелла напоминала ему сейчас средневековую даму. Но он понимал, что изменения произошли не только в одежде Стеллы, но в основном — в ее лице. Теперь это было лицо свободной женщины. Она выскользнула из их тесного кокона, расправив пару чудесных крыльев. А Джимми остался в прошлом, не в силах оторваться от земли, обреченный на одиночество.
— Когда ты уезжаешь?
Стелла сказала ему, и они обсудили подробности ее маршрута и планы, касавшиеся первых дней пребывания в Америке. Обоим было понятно, что их светская беседа — всего лишь маневр, что на самом деле они должны говорить сейчас совсем о другом.
— Ты объявил о продаже дома?
Джимми кивнул.
— Агенты не особенно меня обнадежили. Сейчас небольшой спрос на дома с тремя спальнями на окраине города в плохом состоянии, можешь мне поверить.
— Но надо попытаться, правда?
Половина нелюбимого дома принадлежала Стелле. Это всегда было как бы призраком ее независимости, хотя атмосфера в доме говорила о другом.
— Ты действительно так считаешь?
Черты лица Джимми вдруг обострились, исчезло выражение лисьей хитрости. Губы его искривило жалкое подобие улыбки, перешедшей в какую-то странную гримасу. Джимми выглядел смущенным и растерянным, почти испуганным.
