Стефани чувствовала, как пот проступил у нее на груди, лбу и верхней губе. Сердце ее колотилось еще сильнее, но это не пугало ее. К ее удивлению, она обнаружила, что чувствует себя хорошо. Очень хорошо. Ей совсем не страшно. Тангела все еще сидела скорчившись около столика и что-то делала с зеркальцем. Стефани подошла к окну и выглянула наружу. Все было неплохо. Она чувствовала себя высокой, стройной и важной. Она обернулась и посмотрела на вырезки, разбросанные по постели. Как-то сразу она почувствовала, что весь мир принадлежит ей. В этот момент она действительно была как «дуновение будущего» и знала, что добьется успеха. Она бросит школу. Заработает много денег. Она может все. А самое лучшее — это то, что в животе пропало гложущее чувство голода. Она была свободна. Она никогда не будет теперь есть и унижаться, скорчившись над унитазом. Она чувствовала, что теперь все под ее контролем.
А тем временем Тангела снова разложила серию линий на зеркальце. Стефани недоумевала — зачем? Ей было достаточно. Но Тангела засмеялась.
— Разве я не говорила тебе? — спросила она. — Разве не я открыла тебе секрет?
Стефани кивнула. Ее рот слишком пересох, чтобы говорить. Но Тангеле этого и не надо было.
— Еще немножко? — спросила она. — Давай еще понемножку, и пойдем по магазинам за покупками. А потом я тебя отведу в бар. Все будут на нас пялиться. Нас теперь всюду будут узнавать. Черное дерево и слоновая кость.
Тангела засмеялась, и на этот раз ее смех звучал более резко.
— Мы будем Наоми и Линдой[12]. Только моложе. Тангела передала трубочку Стефани. Стефани встала на колени перед столиком и втянула еще одну линию с зеркальца. На этот раз ей не было неприятно наблюдать, как Тангела втягивает в себя остальные четыре линии. На секунду Стефани задумалась, не перебирает ли та дозу этой дряни. Но потом она снова почувствовала, как заколотилось ее сердце еще сильнее, чем раньше, и как кровь прилила и, казалось, запела в ее ушах. Тангела смеялась, и Стефани засмеялась тоже, хотя и не видела особой причины. Просто она чувствовала себя очень хорошо. Тангела стала ее подругой.
— Прошлым вечером все спрашивали, где ты. Куда бы я ни пошла — все спрашивали о тебе.
Стефани улыбнулась.
— Здорово. Я бы тоже хотела пойти, но мои мать и тетя…
— Да шла бы она… Жирная старая корова! Такая же, как и моя мать. Обо мне нет обзоров в газетах. Меня не зовут на ТВ. Мне не дали черных нарядов. Кто в этом виноват? Эти старые стервы.
Тангела склонилась над столиком. Но на этот раз она взяла порцию ложечкой, чтобы прямо с нее втянуть порошок себе в нос. Порошок оставил полоску белых усов на ее черной коже под носом. Тангела продолжала говорить, но ее голос стал намного ниже. Она говорила что-то о своем дружке и Марии Лопес. И вдруг завопила:
— Черт с ними! — Стефани даже подпрыгнула. — Черт с ними обоими! — визжала Тангела. — Я красивее этой стервы. Я красивее тебя.
Стефани видела, что Тангелу пробил сильный пот. Ее глаза казались огромными, как будто были готовы выскочить из орбит. Белки налились кровью. У Стефани самой кружилась голова.
— С тобой все в порядке? — спросила она и положила руку на плечо Тангелы. — Тсс… — попыталась она остановить ее визг, — нас услышат.
Тангела увернулась и ударила Стефани по руке.
— Убирайся от меня! Кого, твою мать, ты из себя корчишь? — Тангела плюнула и пошла к кровати. Она подобрала несколько газетных фотографий.
— Твою мать, — сказала она и смяла вырезки. — Избалованная сучка.
Она набросилась на остальные вырезки и стала мять и рвать их на куски.
— Эй! — закричала Стефани.
Ее сердце забилось еще быстрее. Может быть, Тангела все-таки не подруга ей? Ее охватил страх с такой же силой, с какой она недавно чувствовала прилив бодрости.
Тангела посмотрела на нее.
— Заткнись! — закричала Тангела. — Кого, твою мать, ты из себя корчишь?
И вдруг Тангела забилась в угол кровати.
— Что, черт возьми, здесь происходит? — спросила Дефина с порога, где она стояла с коридорным, державшим в руках ключ от двери.
Стефани повернулась к Дефине. Она не поняла изменившегося поведения Тангелы.
Стоял один из прекрасных нью-йоркских дней, когда вы чувствуете, что лучше всего на свете жить в этом городе. Ривер-Сайд-парк сверкал драгоценным браслетом на серебряном рукаве Гудзона. День обещает быть замечательным, подумала Карен, глядя на улицу из широкого окна своей квартиры. В этот день Синди, мать ребенка Карен, должна была приехать в Нью-Йорк.
Все согласились, что девушке лучше провести последние недели беременности здесь, в Нью-Йорке, и рожать младенца в Докторз Хоспитал. Карен собиралась оплатить ее перелет из Блумингтона первым классом, но Сэлли отсоветовала ей.
— В аэропорту вряд ли позволят девушке из рабочей среды лететь первым классом. А если бы это и удалось, то она чувствовала бы себя там неуютно. Она из рабочего пригорода Чикаго, и к тому же она всего лишь подросток, студентка колледжа. Не давайте ей почувствовать, что вы покупаете ее. Старайтесь сделать ей удобно, но без роскоши, — посоветовала Сэлли.
Значит, сегодня Синди прибудет на Грей Хаунде, и Карен с Джефри должны ее встретить на автовокзале Порт Ауторити, что на перекрестке Сорок Первой улицы и Одиннадцатой авеню. Карен не хотелось думать о том, как Синди и ее мочевой пузырь перенесут девятнадцатичасовую поездку в автобусе. Но по телефону голос девушки звучал не только бодро, но даже воодушевленно. Карен не была на автовокзале вот уже лет двенадцать. Правда, они задержатся там всего лишь на несколько минут, а затем перебросят Синди в отель «Уэллс». Он представляет собой небольшое заведение, обслуживаемое одной семьей и расположенное на Мэдисон-авеню в Аппер Ист-Сайд, неподалеку от Докторз Хоспитал и в прекрасном районе. Но это не их район.
Сэлли очень настаивала на этом.
— Только не в вашем районе и не в вашем доме. Она не должна знать ни вашей фамилии, ни где вы работаете. Поверьте мне на слово, Карен. Вы вряд ли хотите сердечных приступов от судебных притязаний, бесконечных писем в течение всей жизни с требованием денег или постоянных визитов. Она согласна передать ребенка и никогда больше его не видеть. Поверьте мне, что так будет лучше.
Карен почувствовала, как холодок пробежал у нее по спине.
— А что, если мой ребенок однажды захочет найти свою родную мать? — спросила она. — Что делать, если в будущем малыш захочет знать правду?
— Это другой разговор. Сейчас же мы говорим о Синди, взрослой женщине, осознанно сделавшей свой выбор. У ребенка нет выбора. Он не может выбрать, родиться ему или нет, стать приемышем или остаться законнорожденным. Позже, когда он повзрослеет, он сможет сам принимать решения, какие захочет.
