— Дети! Вы с ума сошли? А ну прекратите немедленно!.. Толя! Да иди же сюда, в конце концов! Уйми их!
Высокая полная женщина, выбежав из беседки, хватает двоих мальчишек за шиворот и, как котят, прижимает к себе, пока невысокий щуплый мужичок, значительно уступающий даме в росте, за ухо вытаскивает из-за снежного укрытия третьего.
— Извините! Ради бога, извините наших мальчиков, — щебечет покаянно дама, — виноваты, не досмотрели! Не хотелось их спать укладывать — нам в пять утра в город возвращаться, — думали, пусть побегают, порезвятся себе вволю на природе: здесь же воздух какой, да и Рождество на носу! Отоспаться всегда успеют! А они, негодники, вон что учудили! В людей снежками! Эх, дайте только до ваших задниц добраться, пожалеете у меня, что мать не послушали и спать не легли. Распустил вас отец! Толя?!
— Все хорошо, не переживайте, — успокаивает женщину Люков, вынимая меня из сугроба и вертя перед собой на предмет возможных повреждений, — люди целы и, кажется, вполне здоровы. Славные у вас тролли.
— Кто? — успевший принять на грудь хмельное мужичок отчаянно старается придать взгляду трезвую заинтересованность, тараща на нас изумленные глаза. — Какие еще тролли?
— Пап, это мы! Мы тролли, а они — гоблины! Скажи, классно?! — ловкий мальчонка выскальзывает из нетвердой отцовской хватки и гордо утирает варежкой нос, сверкая улыбкой поверх утыканного сосульками шарфа. — Они хотели пробраться к вам в зимний домик и взять в плен маму! А мы с Юркой и Мишкой их победили!
— З-зачем, сын? — неожиданно грустно спрашивает мужчина, и его счастье, что жена не слышит этих слов, вовсю распекая понурившихся сыновей. — Разве ты не знаешь, что нашей маме сам черт не страшен?
— … сказала! Посмотрите, на кого вы похожи? Юра, я же просила тебя побыть за старшего! Марш в беседку под присмотр! Толя, за мной! Извините нас еще раз, молодые люди.
— Пойдем, Воробышек, — Люков приобнимает меня за плечи и уводит от нескучной семейки по аллее в сторону крыльца, а я слышу за спиной властный женский голос:
— Ты слышал, папуль, как он ее назвал? Я тоже хочу быть птичкой! Ну, хотя бы ласточкой!
* * *
— Здравствуйте! Рады видеть вас в «Белом Тереме». Конечно, Кира Юрьевна звонила и предупредила, что вы приедете, так что номер за вами зарезервирован, не волнуйтесь. Обычно в это время года у нас яблоку упасть негде: Рождество — семейный праздник, а у нас культурная программа, замечательная кухня, вокруг сосновый бор… сами понимаете, пользуемся спросом… Так что, только из уважения к Кире Юрьевне и не посмели отказать. Вот, проходите сюда, пожалуйста. Надеюсь, вы останетесь довольны нашим обслуживанием.
— Что это? — первым войдя в предложенный номер, Люков останавливается посреди маленькой уютной спальни и хмуро оглядывается на администратора — молодого мужчину лет тридцати. — Я просил номер с двумя отдельными спальнями или же два одноместных. Не думаю, что Кира меня не поняла, так может, дело в вас?
Мужчина — профессионал своего дела, капризы клиентов ему видеть не впервой, и он стойко выдерживает колкий взгляд Люкова.
— Не думаю, — отвечает с невозмутимым спокойствием, надев на лицо вежливую улыбку. — Пожелание Киры Юрьевны было весьма четким и озвучено лично мне: предоставить на сегодняшнюю, а, если понадобится, и последующие ночи номер для молодоженов. Да, этот номер не самый дорогой, — скорее, эконом-класса, — но на данный момент единственный свободный из всех номеров в отеле… Возможно, завтра нам и удастся помочь вам, подыскав что-либо более комфортное, но, увы, на сегодня в «Белом Тереме» мест нет.
— Могу я видеть управляющего? — не сдается Люков, приближаясь к мужчине.
— Конечно, он перед вами. Но я уже ответил вам, а вот владельца требовать не советую, — словно предупреждая возможный вопрос, говорит мужчина, — все полномочия у меня, так что рад был помочь.
Люков неожиданно расслабляется в лице, растягивая губы в кривой ухмылке:
— Как же я сразу не догадался? Неужели и этот чудо-терем принадлежит Градову?
— Заметьте, не я это сказал! — на всякий случай уточняет администратор (он же — управляющий), и оставляет нас одних, аккуратно притворив за собой дверь, а я слышу в образовавшейся тишине короткое:
— Кира… Зараза! — И следом, на выдохе, уже куда более спокойное. — Ладно, Воробышек, сейчас что-нибудь придумаем. Должны же быть в этом чертовом городе свободные гостиницы!
Он сбрасывает с плеч куртку, достает телефон и набирает номер. Отходит к окну, говорит с кем-то, требовательно озвучивая просьбу.
— Илья, не надо. Уже поздно, не нужно никому звонить, слышишь? — я подхожу к нему со спины, касаясь пальцами локтя. — Ты устал, не надо никуда ехать. Я не хочу, чтобы из-за меня ты носился по городу, решая проблему ночлега. Это не твоя вина, что ты оказался здесь.
Он не поворачивается, но застывает под моей рукой. Прервав разговор, медленно опускает телефонную трубку на подоконник.
— Я знаю, о чем ты думаешь, птичка, — устало говорит, дав тишине комнаты время соединить нас. — Твоей вины в том тоже нет. Возможно, идея приехать сюда и не была самой лучшей из всех, пришедших мне в голову, но я не оставлю тебя в этом месте одну и не верну в общежитие. Нам обоим хватит на сегодня сюрпризов.
Это неожиданные слова, впервые за вечер озвучившие его мысли. Я слышу в них усталость, сдержанную твердость и ответственность за меня. За тот непростой момент, свидетелем которого он стал, и понимаю, что одному Богу известно, почему он ведет себя так со мной. С той, что своим появлением привнесла в его жизнь столько проблем.
Мне становится неуютно от их груза, лежащего на чужих плечах, и еще более неловко от того, что я собираюсь сказать ему.
— Я вовсе не предлагаю тебе уехать, Илья. Просто сегодня лучше этого места нам не найти.
Вот теперь он напрягается по-настоящему. Мышцы плеча каменеют под моими пальцами, спина разворачивается от медленного вздоха. Я тут же отпускаю его, отдергиваю руку от теплой ткани джемпера, вобравшей тепло его горячего тела, давая Илье возможность не чувствовать меня. Не сожалеть еще больше о сегодняшнем дне, о том, что коснулось его так неприятно и неожиданно.
Тишина в комнате вязкая и плотная, почти как застывшие в воздухе туманной дымкой пыльные кристаллы воды. Она обтекает нас, оплетает, вьется невидимыми нитями, связывая руки и сковывая дыхание, выдавая с головой малейшие интонации голоса. Сейчас голоса Люкова, оцарапавшего эту тишину тихой хрипотцой.
— Тогда как же нам быть, Воробышек?
— Мы переночуем здесь. Ты и я. Ты сказал, что это не страшно.
