— Могу придумать и чего-нибудь повкуснее, — проговорил он просительно.
Я заставила себя сказать то, что думала:
— Омлет был классным, Том. Серьезно, очень вкусным. Ты — прирожденный повар. Не думал заняться этим профессионально?
У него предсказуемо вспыхнули щеки:
— Спасибо, Эшли. Только какой из меня повар.
— Вот ступай на кухню и покажи какой. А нам с Джун нужно поговорить.
Я произнесла это слишком повелительным тоном, но он не взбрыкнул, послушался. И опять память к чему-то подсунула фразу, произнесенную голосом Тома: «Я буду тебе верным мужем». В душе откликнулось: а вдруг вот оно — подлинное. Бесхитростный парень из Техаса, который никогда не предаст, не обманет и не изменит. А такой, как Дэвид… Ох, Дэвид!
Едва удержавшись, чтобы не застонать вслух, я опрокинулась в кресло-качалку, обожаемое моим отцом, и покосилась на Джун.
— Я хочу знать, останешься ты в Гринтауне после того, как мы продадим этот дом, или уедешь отсюда? Давай сразу расставим все точки над «i».
Присев на стул напротив меня, Джун настороженно уточнила, не разнимая пальцев, выдававших напряжение, которое возникло в ней:
— А тебе зачем?
— Затем, что мы с тобой не уживемся в одном городе, даже если дома у нас будут разные.
— Да брось, Эшли! — произнесла она развязным тоном, который так забавлял отца. — Какая тебе разница, где я буду? Ты-то ведь все равно уедешь отсюда! Ты сто раз об этом говорила. Не столкнемся же мы с тобой опять в каком-нибудь городишке!
— Кстати, Джун, — впервые заинтересовалась я, — а откуда ты родом?
На ее пухлом личике вдруг отразилась легкая паника, возмутившая скудную душу.
— А тебе зачем? — повторилась она, рассмешив меня. — Чего это ты смеешься?
Но я уже не могла остановиться:
— Не из Техаса, нет? То есть сначала из Алабамы, потом из Техаса.
— Это ты к чему?
— Ладно, Джун. Вижу, с тобой каши не сваришь. — Я постаралась взять себя в руки. — Видишь ли, в чем дело… Я еще не решила окончательно, стоит ли мне уезжать отсюда. Но если ты точно остаешься здесь, тогда мне пора складывать чемоданы.
Подражая мне, она заявила:
— Видишь ли, Эшли… Я тоже пока сама не знаю, уехать мне или остаться. Но все решится прямо на днях. Тогда я тебе и скажу.
— Ты завела женатого любовника? — весело спросила я, разглядывая ее в упор.
Джун с нелепым вызовом приподняла свою круглую мордашку:
— Почему это сразу — женатого?
Оттолкнувшись ногой, я закинула руки за голову. Разговор начинал нравиться мне.
— Такой вывод напрашивается сам собой, — пояснила я. — Ну, раз он что-то решает на твой счет. Первое, что приходит в голову: он решает сбежать с тобой из семьи или нет. Я бы ему не советовала.
— А тебя кто спрашивает?
— Никто. К сожалению.
Она вся передернулась:
— Нечего тут жалеть!
Я ласково улыбнулась ей:
— Не к моему сожалению. К грядущему сожалению того парня, который связался с тобой.
— Прямо сразу так — связался?
— Сразу или нет, этого я не знаю.
На ее лбу появились некрасивые морщины:
— Чего ты не знаешь?
— Ох, Джун, ты меня так утомляешь… Почему с тобой так трудно разговаривать? Наверное, надо быть мужчиной, чтобы переносить тебя.
Теперь у нее дрогнул подбородок. Подобрав ноги, она, наконец, разняв руки, сложила их на коленях и стала похожа на перезревшую школьницу.
— Эшли, за что ты меня так ненавидишь?
— Ты уже спрашивала, Джун, — вежливо напомнила я. — И я уже объясняла тебе. По-моему, даже не один раз. Но если ты настаиваешь…
Она прервала меня:
— Не надо.
— А, ты вспомнила!
— Не надо, Эшли!
Я поморщилась от ее крика:
— Ладно, ладно, Джун! Успокойся. Ты же сама хотела повторения урока. Но раз ты отказываешься…
— Господи, Эшли, о чем мы вообще говорим?
— Ты что забыла? — Я остановила кресло, чтобы посмотреть ей в глаза.
Она потупилась:
— Перестань, Эшли…
Снова оттолкнувшись, я сказала:
— Ты все помнишь, Джун, правда? Ты помнишь, как задурила ему голову?
— Да нет никакого женатого парня!
Она вскочила со своего стула, опрокинув его, и решительно шагнула ко мне, как будто собиралась ударить. Но, конечно, даже не прикоснулась. Попробовала бы она тронуть меня…
Мне уже не хотелось скрывать своей злости, не хотелось веселиться.
— Ты — беспросветная дура, Джун! Я говорю о своем отце. О Джеффри Халсе, еще помнишь такого? Талантливого, умнейшего человека, перед которым ты вертела задом до тех пор, пока он не…
— Перестань! — вдруг завизжала она и затрясла перед моим лицом сжатыми кулаками.
Я ударила ее по руке, и она отскочила. По щекам ее текли слезы, в которые я, конечно, не верила.
— Это ты перестань, — попросила я, стараясь не потерять самообладания. — И подними стул, пока не растянулась сама. Может, ты забыла, но в доме посторонний. Ему совсем необязательно знать все подробности нашей прошлой счастливой жизни.
Растерев по лицу слезы, она посетовала:
— Какая же ты злая, Эшли!
— Зато ты — сама доброта. Сделай еще одно доброе дело: уезжай из Гринтауна. И чем дальше, тем лучше.
Нагнувшись за стулом, Джун посмотрела на меня снизу. Светлые кудряшки нависли на глаза, как у болонки. Глупой и злой.
— Может, и уеду, — сказала она. — Только не потому, что ты так просишь, так и запомни.
— Да как угодно, Джун. Только уезжай.
Теперь она опустилась на краешек дивана. Все время казалось, что Джун вот-вот бросится бежать.
— Так ты точно решила остаться? — спросила она с любопытством.
— Нет, — ответила я коротко.
— Тогда с чего же мне обязательно сматываться отсюда?
Я пожала плечами:
— Хочу напоследок облагодетельствовать этот городок. Очистить его от тебя.
Внутри меня было другое: «Я не хочу, чтобы ты когда-нибудь встретилась с Дэвидом. Только не ты. Даже если у нас с ним не сложится. Ты — это то, чего я меньше всего желаю этому человеку».
Но Джун не следовало знать даже его имени. Достаточно было того, что однажды она каким-то образом узнала имя моего отца.
И в этот момент опять возник Том. Стоило мне подумать о Дэвиде, как Том снова вклинился между нами, вылез из кухни с абсолютно счастливой физиономией и сообщением о том, что завтрак готов.
Я с недоверием спросила:
— И что же это?
— Гренки с яйцом, — объявил он радостно.
— Опять яйца?
— Ты хотела… А чего ты хотела?
— Чего?
Ответом прозвучал телефонный звонок. Мы все вздрогнули так, будто в этот момент делили награбленное. Джин с испугом спросила:
— Кто это?
Из меня опять полезло ехидство:
— Тебе стоит поднять трубку, и ты узнаешь ответ на этот вопрос.
— Только недолго разговаривайте, — взмолился Том. — А то ведь все остынет.
— Холодные гренки — это ужасно, — откликнулась я, перекрикивая телефонные звонки.
Наконец поднявшись с дивана, Джун нервно одернула платье, которое было ей узковато в бедрах, и пошла к телефону. Мы с Томом проследили за ней молча. Я думала о Дэвиде, а Том о своих гренках.
— Алло? — протянула Джун, и брови ее поползли вверх. — Нет, это не Эшли. Да, она дома.
Выпрыгнув из кресла-качалки, я бросилась к телефону, на бегу выкрикивая:
— Отдай! Не смей разговаривать с ним!
Джун сунула мне трубку, но не отошла, и мне пришлось толкнуть ее в грудь.
— Отойди же! Нет, это не тебе, — добавила я, услышав вопросительный голос Дэвида. — Это тут… Ну, ты знаешь. Как ты узнал мой номер?
— Эшли, милая, с помощью компьютера можно найти любой, стоит только набрать имя. Но я не об этом хотел поговорить, — оборвал он сам себя.
Я торопливо заговорила:
— Слушай, только не сейчас, ладно? И не по телефону, если можно.
У него сразу померк голос:
— А что, он у вас на прослушке?
— Я не могу, понимаешь?
— Ладно, Эшли, как хочешь. Я только хотел сказать тебе, что прошлое не должно уничтожать будущее. У каждого из нас есть прошлое, у тебя тоже, но для меня оно будет что-то значить, только если ты захочешь этого. Сама захочешь. Например, твой отец всегда будет с нами, хоть я и не знал его…
Сзади раздался голос Тома:
— Эшли, там все остывает.
— Да пошел ты! — заорала я, не подумав закрыть трубку, и тут же мне в ухо впились частые гудки.
От ужаса я завопила на весь дом:
— О нет! Дэвид!
— Дэвид? — немедленно уцепилась Джун. — Кто такой этот Дэвид?
— Какое тебе-то дело?!
Я металась по комнате, не понимая того, что не должна была все еще оставаться здесь. И все натыкалась на Тома, который следил за мной с непонимающим и сочувствующим видом. В мыслях у меня мелькнуло, что, если он еще хоть раз скажет про гренки, я ударю его чем-нибудь тяжелым, например большой глиняной вазой, что стояла возле окна. И тут меня осенило.
