В шесть утра, когда позвонил все тот же портье и сказал, что такси ждет внизу, я уже была одета. Свитерок, джинсы и кроссовки показались мне самой подходящей одеждой для грядущего дня. Нельзя сказать, что я была свежа и готова к бою. Несмотря на принятый контрастный душ и чашку кофе, голова моя была тяжелой, а душу наполняла малознакомая апатия. Больше всего мне сейчас хотелось плюнуть на все, подписать чек, положить его на пороге номера и забраться в постель. Только врожденная, видимо, внутренняя строптивость мешала мне поступить именно так.
Не проснувшийся коридорный вынес мои чемоданы, не зная, что половину багажа составляют отцовские книги. И несколько особенно любимых других авторов. Остальные — так и не проданные в тот злополучный день — я подарила местной библиотеке. Мысль о своей школе, которая появилась было вначале, я отвергла, как совсем недавно школа отвергала меня.
— Благодарю вас, — светским тоном сказала я портье, когда мы спустились вниз.
Он улыбнулся:
— К вашим услугам, мисс. И, кстати, вам только что принесли письмо.
У меня ослабели ноги, и едва не села прямо на мраморный пол. Кажется, рука моя тряслась, когда я брала письмо, и портье не мог не заметить этого, но не сказал ни слова. В этом отеле все было на высшем уровне. Я и не ожидала такого в Гринтауне.
— Отнесите в машину, — попросила я коридорного, и когда он скрылся с моими чемоданами, распечатала конверт, на котором значилось мое имя.
Чей это был почерк? Я не знала. Дэвид никогда не писал мне раньше. Да и никто другой.
Опустившись на низкий диванчик, я развернула сложенный вдвое листок. На нем было всего несколько фраз: «Тебе не нужно бояться меня и убегать. Криса больше нет. Том проболтался ему, и малыш наглотался снотворного. Мне больше не нужны твои деньги. Я хотел еще раз извиниться и поговорить о нас. Но, видимо, поздно».
Подписи не было, но я и так знала, кто это написал. Апатия сегодняшнего утра обернулась тоской — Криса больше нет. Я зажмурилась от стыда: в то время, когда я собиралась драться за свои паршивые деньги, этот ребенок уходил из жизни, чтобы из-за него брат не пошел на еще одну подлость.
— Мы оба недостойны тебя, Крис, — прошептала я, закрыв губы листком бумаги, на котором было его имя.
И продолжением проявилось явное: и мы с Дэвидом достойны друг друга. Парочка мерзавцев, дерущихся из-за долларов. Сможем ли мы стать лучше, пережив эту боль? Пережив ее вместе…
Я закрыла лицо руками, но слез не было, все во мне словно выгорело. Найдется ли на свете такое, что сможет оживить это пожарище? Опустив руки, я попыталась представить, каково же сейчас Дэвиду. И снова увидела его лицо, каким оно было вчера в ресторане: давно не бритое, измученное… Как же я могла не понять, что случилось нечто ужасное?!
Он пришел ко мне за помощью, ко мне! а я даже не пожелала выслушать. Приказала выставить его из ресторана, как назойливого попрошайку, хотя Дэвид искал всего лишь сочувствия. Ему уже были не нужны мои деньги, а я думала только о них…
Вскочив, я быстро пошла к выходу, забыв попрощаться с портье, о чем вспомнила гораздо позднее. Такси все еще ожидало меня у крыльца, дверца была распахнута. Юркнув внутрь, я на секунду задумалась: «Не пожалею?», потом назвала водителю адрес. И, откинувшись на спинку, закрыла глаза.
Мне больше не хотелось спать, и не о чем было подумать. Все было решено, все теперь зависело только от того, как примет меня Дэвид. Заставит ли он меня снова пройти через немыслимые унижения? Или молча прижмет к себе, чтобы мы напитались теплом друг друга, и обоим стало легче? Я полностью отдавала себя в его власть.
Возле знакомого домика я попросила таксиста подождать, может, мне еще придется уехать из города, как и собиралась. Осторожно прикрыв дверцу, я бесшумно подошла к калитке, оказавшейся не запертой, и, крадучись, пошла к дому.
Только сейчас я вспомнила, что, скорее всего, Том тоже все еще здесь. Вряд ли его нога уже зажила. Вот кого мне меньше всего хотелось бы видеть… Или Дэвид выставил его после того, что случилось с Крисом? Мне все это предстояло узнать прямо сейчас…
Но в доме не оказалось вообще никого. Я постояла возле пустой инвалидной коляски, оглядела заваленный грязной посудой стол, перешагнула через пару пустых бутылок из-под виски, и вышла на задний двор. И тут увидела Дэвида. Присев возле одной из грядок, он возился в земле, и не заметил меня сразу.
— Что ты делаешь? — спросила я так, будто мое появление здесь было вполне обычным делом.
Вскинув голову, Дэвид долго смотрел на меня молча. Лицо у него было все таким же заросшим и темным, а глаза больными. Потом он сказал:
— Сажаю желтые тюльпаны.
Это поразило меня:
— Ты сажаешь цветы?
— Он любил тюльпаны. Вообще любил цветы. Он давно просил посадить их здесь, а я все тянул… Вот, что надо было сделать для него!
Сморщившись, Дэвид опустил голову. Я быстро подошла к нему и присела рядом.
— Почему именно желтые? — спросила я, чтобы как-то отвлечь его.
Дэвид громко шмыгнул и проговорил, не поднимая головы:
— Это ведь цвет надежды.
Я взяла его перепачканную землей руку и прижала к своей щеке. Он поднял покрасневшие глаза:
— Ты заехала выразить соболезнование? Такси ждет на улице, верно?
— Ждет, — подтвердила я.
Он зло усмехнулся:
— Не стоило менять маршрут. Я и так знаю, что тебе жаль Криса. Но не меня. И я заслужил это, сам знаю.
— Глупый, — я погладила его спутанные волосы. — Я здесь не проездом. Я приехала помочь тебе посадить тебе эти тюльпаны. Чтобы в нашем домике поселилась надежда. Солнечного цвета.
Дэвид с недоверием переспросил:
— В нашем?
— Или ты против? — я убрала руку. — Тогда я действительно могу уехать. Такси ждет.
— Глупая, — подражая мне, сказал он. — Думаешь, я позволю себе потерять тебя еще раз?
Я улыбнулась ему:
— Не знаю. Нет?
Улыбнувшись в ответ, Дэвид лукаво спросил, на миг став собой прежним:
— И потом, разве ты сможешь жить без меня?
