– Я был слишком занят, чтобы заниматься всякой ерундой.
– Ты просто стеснялся.
– Я учился. Это другое дело.
– Ты что, забыл наш ужин? Или возвращение? Ты всю дорогу молчал. Только пару раз обмолвился об учебе.
– Не только, – обиделся я. – Я сказал, что мне нравится твой свитер, помнишь?
– Это не считается. – Джейн подмигнула. – Тебе повезло, что я такая терпеливая.
– Да, – согласился я. – Повезло.
Я сказал это так, как мне бы хотелось услышать от нее, и Джейн, кажется, поняла намек. Она улыбнулась.
– Знаешь, что я помню лучше всего? – продолжил я.
– Мой свитер?
Джейн всегда была остра на язык. Я засмеялся, но, отнюдь не утратив философского настроения, добавил:
– Мне понравилось, что ты пожертвовала ужином в дорогом ресторане ради собаки и отказалась уходить, пока не убедилась, что бедняжка в безопасности, Я понял, что у тебя золотое сердце.
Я был готов поклясться, что Джейн покраснела, услышав комплимент. Она быстро взяла бокал, и прежде чем жена успела заговорить, я сменил тему и спросил:
– Анна волнуется?
Джейн покачала головой:
– Нет. Ни капельки. Наверное, она думает, что все образуется, точь-в-точь как сегодня – с фотографом и тортом. Утром, когда я показала ей список дел, Анна сказала лишь: «Ну так давай начнем побыстрее».
Я кивнул. Легко было представить, как Анна произносит эти слова.
– А как там ее знакомый священник?
– Она сообщила, что звонила ему вчера вечером. Он будет рад прийти.
– Отлично. Одной проблемой меньше.
Джейн замолкла. Я понял, что она размышляет над событиями грядущей недели.
– Видимо, мне потребуется твоя помощь, – наконец сказала она.
– Что ты затеяла?
– Тебе, Киту и Джозефу нужны смокинги. И папе…
– Разумеется.
Она заерзала.
– Анна составит список гостей. К сожалению, у нас нет времени рассылать приглашения, поэтому придется их всех обзвонить. Поскольку мы с Анной заняты, а ты в отпуске…
– Конечно, буду рад помочь, – заверил я жену. – Завтра же приступлю.
– Ты знаешь, где лежит телефонная книга?
Это один из тех вопросов, к которым я привык с течением лет. Джейн убеждена, что я от природы неспособен найти самые простые вещи в нашем доме. Еще жена считает, что если я случайно положу что-нибудь не туда, то она просто обязана вернуть этот предмет на должное место. Нужно заметить, ни в том, ни в другом я неповинен. Пусть я и не знаю, где лежит каждая отдельно взятая вещь, но это скорее связано с разницей нашей логики, нежели с моей воображаемой рассеянностью. Джейн, например, свято верит, что фонарик должен лежать в одном из ящиков кухонного стола, тогда как я считаю, что ему самое место в кладовке, рядом с феном и утюгом. В результате фонарик кочует туда-сюда, а поскольку большую часть времени я провожу вне дома, то просто не в силах следить за его постоянными перемещениями. Если я оставляю ключи от машины на столе, инстинкт подсказывает, что там они и будут лежать, но Джейн автоматически перекладывает их на полку в прихожей. Что касается телефонной книги, я не сомневался, что найду ее на столике рядом с телефоном. Там она лежала в последний раз, когда я ею пользовался…
– Она стоит на полке рядом с поваренной книгой, – немедленно сообщила Джейн.
Я взглянул на нее и поспешно согласился:
– Ну да. Конечно.
Хорошее настроение царило до тех пор, пока мы не закончили ужинать и не взялись убирать со стола.
Затем постепенно, поначалу едва уловимо, добродушное подтрунивание сменилось натянутым обменом фразами, который то и дело прерывался долгими паузами.
Не могу объяснить, отчего это случилось, – видимо, нам просто не о чем было разговаривать. Джейн второй раз спросила про Ноя, и я повторил то, что она уже слышала. Через минуту она заговорила о фотографе, но затем вспомнила, что уже рассказывала об этом, и замолчала. Поскольку мы еще не звонили Джозефу и Лесли, от них не было никаких вестей. Насчет работы я тоже не мог ничего добавить, так как сидел дома. Я чувствовал, что царившая за ужином атмосфера благополучия ускользает, и хотел отвратить неизбежное. Я начал лихорадочно размышлять и наконец откашлялся.
– А ты слышала, как в Уилмингтоне акула напала на человека?
– Неделю назад? На девушку?
– Да.
– Ты рассказывал.
– Правда?
– Ты сам прочел мне статью.
Я вымыл бокал, затем дуршлаг. Было слышно, как Джейн возится в шкафу.
– Ужасное начало каникул, – добавила она. – Ее семья даже не успела распаковать вещи.
Я принялся соскребать с тарелок остатки еды в раковину, потом выбросил мусор в ведро, и этот звук эхом отозвался в кухне, подчеркнув царившую между нами тишину. Я сунул тарелки в посудомоечную машину и сообщил:
– Я прополол клумбу в саду.
– Кажется, ты сделал это еще несколько дней назад.
– Да.
Я включил воду, выдвинул из машины стойку с посудой, задвинул ее обратно…
– Надеюсь, ты не слишком долго пробыл на солнце, – сказала Джейн.
Она помнила, что мой отец умер от сердечного приступа в возрасте шестидесяти лет, когда мыл машину. Сердечные недомогания – бич моей семьи, и я знал, что Джейн волнуется из-за меня. Хотя сейчас мы были скорее друзьями, нежели супругами, жена неизменно беспокоилась обо мне. Забота о других – часть ее натуры.
Ее братья и сестры обладают такими же качествами, и я приписываю это исключительно влиянию Ноя и Элли. Объятия и смех были обычным явлением в их доме, они обожали розыгрыши, но никто не имел намерения обидеть другого. Я часто гадал, каким бы человеком мог стать, если бы вырос в похожей семье.
– Говорят, завтра опять будет жарко, – сообщила Джейн, прерывая поток моих мыслей.
– В новостях сказали, температура поднимется до тридцати градусов, – продолжил я. – И влажность тоже повысится.
– Тридцати?
– Да.
– Действительно жара.
Джейн убрала остатки еды в холодильник, а я вытер стол. После недавней задушевности нынешний недостаток тем для разговора меня пугал. Судя по выражению лица Джейн, она была разочарована возвращением к привычному положению дел. Она похлопала себя по бокам – в буквальном смысле полезла за словом в карман, – а потом глубоко вздохнула и с усилием улыбнулась.
– Я позвоню Лесли, – наконец заявила она.
Мгновение спустя я в одиночестве стоял на кухне и гадал, получится ли у нас начать сначала.
В течение двух недель после первого свидания мы с Джейн виделись пять раз, а затем она уехала в Нью-Берн на рождественские каникулы. Дважды мы вместе занимались, один раз ходили в кино и еще дважды гуляли по университетскому кампусу.
Одна примечательная прогулка навсегда останется в моей памяти. День был пасмурный, все утро моросил дождь, небо затянули серые облака, казалось, что наступили сумерки. В воскресенье, два дня спустя после спасения собаки, мы с Джейн бродили среди зданий кампуса.
– Расскажи про своих родителей, – попросила она.
Я прошел несколько шагов молча, прежде чем ответить.
– Они хорошие люди, – наконец сказал я.
Джейн явно ожидала большего; когда я замолчал, она легонько толкнула меня плечом:
– И все?
Я понял, что она пытается вызвать меня на откровенный разговор (хотя мне всегда было неловко это делать) и не успокоится, пока не добьется своего. Как я позже выяснил, Джейн разбиралась не только в науках, но и в людях. Особенно во мне.
– Не знаю, что еще сказать, – честно ответил я. – У меня самые обыкновенные родители. Работают в государственном учреждении и вот уже двадцать лет живут в Вашингтоне. У них квартира в Дюпонт-Сёркл. Я там вырос. Наверное, когда-то они подумывали о том, чтобы купить дом в пригороде, но при этом не хотели ездить на работу поездом, поэтому все осталось как есть.
– У вас был задний двор?
– Нет. Только площадка перед домом. Иногда между камней там пробивались сорняки.
Джейн засмеялась.
– А где встретились твои родители?
– В Вашингтоне. Они оба там родились. Познакомились, когда работали в транспортном департаменте. Подозреваю, сидели в одном кабинете. Подробностей я не знаю. Они никогда особо об этом не распространялись.
– У них есть хобби?
Я задумался над этим вопросом и живо представил себе родителей.
– Мама любит писать письма редактору «Вашингтон пост», – сказал я. – Думаю, она хочет изменить мир. Она всегда на стороне угнетенных, и, разумеется, идеи по переустройству вселенной у нее не иссякают. Она пишет как минимум по письму в неделю. Конечно, их не все печатают, но те, что публикуют, она вырезает и наклеивает в альбом. А папа… он очень спокойный. Любит строить кораблики в бутылке. За эти годы, наверное, построил несколько сотен. Когда на полках не остается места, он дарит кораблики школам. Дети обожают такие штуки.
– Ты тоже этим увлекаешься?
– Нет, это папино хобби. Он никогда меня не учил. По его словам, у каждого должно быть собственное занятие. Впрочем, он разрешал наблюдать, как он это делает, только ничего не трогая при этом.
