— Нам аплодируют — это прекрасно, — продолжал Сортени, — но главное, чтобы американцы и японцы покупали наши модели. Они же купили меньше, чем я рассчитывал. В газетах пишут далеко не все…
— В прошлом году ты твердил то же самое, — напомнил Санджорджо, — но никакой катастрофы не произошло.
— Сейчас ситуация куда хуже, — ответил Сортени и нахмурился, вспомнив, как упал уровень продаж.
Санджи смотрел другу в глаза, но, казалось, не видел его. О неудаче коллекции Санджорджо, конечно, прознает тут же весь мир моды, к вящей радости конкурентов, которым надоело пребывать в тени великого модельера. Они только и ждут, чтобы Сильвано споткнулся, а противники уж подтолкнут его в спину. Если он утратит лидерство, то сразу же окажется среди тех, кто отсиживается на скамейке запасных или бесконечно выжидает в кулисах.
Но эта неудача не так уж серьезна, как думает Сортени. У Сильвано уже было два таких года, но это случилось только потому, что он не взялся за дело как следует; мысли его были тогда заняты другим. Вот и сейчас: Галеаццо говорил, а перед мысленным взором Санджи стоял образ обожаемого юноши, что на несколько минут появился в Ла Скала. Иногда, оставшись один, Сильвано, сам того не замечая, твердил имя: Рауль, Рауль, Рауль, словно произносил магическое заклинание.
Пообещав Риккардо Летициа не видеться больше с его сыном, Сильвано заперся у себя в мастерской, не отвечал на звонки, уединился и яростно работал. Но теперь он видел, что результат оказался плачевным.
Санджи молча смотрел на друга, наблюдая, как голубоватый дым сигареты расплывается в свете лампы, освещавшей белый стол. Золотая табличка, лежавшая на столе, служила Сильвано пресс-папье. На ней была выгравирована старинная китайская пословица: «Самое темное место — прямо под светильником».
Утонченная элегантность черно-белых тонов царила в убежище великого модельера, помогая ему творить. Но в одежде Санджорджо предпочитал иные тона: синие костюмы и голубые рубашки.
— Ты меня слушаешь? — спросил Сортени, прервав длинный монолог.
— Нет, — с обезоруживающей искренностью признался Сильвано. — Но, по-моему, я понял. Нужно предусмотреть новые вложения в рекламу.
— Другого выхода нет, — произнес Галеаццо, подливая себе виски.
— Сколько? — прямо спросил Санджорджо.
— Два миллиарда, — уточнил Сортени и, выдержав паузу, добавил: — Может, три.
— Ну, это еще не конец света, — с облегчением сказал Сильвано, перекидывая ногу на ногу.
Годовой оборот в этом году достигал трехсот миллиардов, так что расходы в три миллиарда не выглядели непосильным бременем, хотя одно дело — годовой оборот, а другое — чистый доход за год.
Санджорджо сразу спросил о главном:
— Мы можем себе позволить такое?
Что касается финансовых дел, Сильвано полностью доверял Галеаццо; он не любил говорить о деньгах, ибо они его не интересовали. Именно подобное отношение к деньгам и помогло ему вырваться в лидеры на рынке готового платья. Когда клиенты впервые стали предлагать за творения Санджи миллионы, модельер нашел гениальный ответ. «Мне хватит и половины», — заявил он изумленным покупателям. Но тут же добавил: «Взамен попрошу вашей рекламы. Пусть все знают, что эти платья сделаны Санджи».
Сильвано первым понял, что сделать знаменитой марку фирмы гораздо важней, чем продать коллекцию. И пусть завистники твердили, что у Санджорджо — культ собственной персоны и он болезненно обожает быть на первых ролях. Санджи тем временем смог взять реванш в мире моды, откуда его попытались выбросить.
Теперь нужно лишь усовершенствовать наброски, над которыми он работал уже несколько недель, но, к несчастью, фантазия отказывалась служить ему.
— Такой расход вполне допустим, — ответил ему Галеаццо, — три миллиарда мы истратить можем.
— Мы должны быть в состоянии истратить вдвое больше, — заметил Сильвано, поставив хрустальный бокал на стол.
Сортени кивнул. Шесть миллиардов на рекламу — вполне разумное вложение, чтобы укрепить дела фирмы.
— Пожалуй, ты прав, — задумчиво заметил Галеаццо. — Хоть продажа шла не лучшим образом, «Санджи» по-прежнему — первая марка в Италии и пятая в мире. Но осторожней, еще одна неудача, и мы пойдем ко дну.
Сортени говорил прямо, точно анализируя ситуацию и чувствуя реальную перспективу. Сильвано снова откинулся на спинку кресла, закрыл глаза, нахмурил лоб и произнес вполголоса:
— Знаю!
— Тогда — беремся за дело, — заключил Галеаццо. — Другие проблемы есть? — решительно спросил он тоном командира перед решающей атакой.
— Никаких! — солгал Сильвано.
На самом деле проблемы у него были, и целых три: Рауль, Лилиан и творческий кризис.
За десять лет работы Сортени и Санджорджо создали торговую империю, открыв магазины в Милане, Болонье, Риме, Венеции, Флоренции, Париже, Лондоне, Нью-Йорке, Гонконге, Сиднее. Оборот фирмы достигал значительных сумм, хотя, конечно, они не могли сравняться с Ивом Сен-Лораном, зарабатывавшим сто миллионов долларов в год. За ним следовали Диор, Шанель и Валентино.
Особняк на улице Боргоспессо, генеральный штаб фирмы, где они жили и работали, был арендован на тридцать лет за пятьсот миллионов лир в год. Вилла на Лаго Маджоре, квартира в Канне, яхта в Санта-Маргерита — эти игрушки, принадлежавшие им обоим, могли в одно мгновение обратиться в ничто, как в сказке про Золушку с первым ударом полночи.
Сильвано знал — в его судьбе был волшебный миг, когда он встретил сказочного принца. Но ведь мог наступить и тот роковой час, когда мир меняется и царская карета превращается в тыкву. Он поднялся очень высоко и смотрел на прошлое сверху вниз. Теперь он вполне освоился на верхних этажах, греясь в лучах всеобщего одобрения. За ним ухаживали, ему льстили как искренние почитатели, так и тайные недруги. Сильвано вовсе не хотелось сдавать позиции и лицезреть, как его позолоченная карета превратится в тыкву.
Многие пытались помешать его восхождению. Он жил среди коварства и интриг, но сумел создать для себя безопасную нишу, научился обороняться и нападать, защищая собственный талант.
А таланта Сильвано хватало с избытком. И на этот раз его способность предвосхищать ожидания публики поможет ему преодолеть кризис. Ведь на карту поставлена прежде всего его репутация как художника.
— Верь мне, Галеаццо, — сказал Сильвано, обращаясь к другу, — наши потери в этом году — ерунда. Сделаем следующую коллекцию и компенсируем потерянное.
— Уверен, — улыбнулся Галеаццо, потушив окурок в пепельнице из оникса.
