Сильвано был великолепно сложен. С его тонкого выразительного лица никогда не сходил загар, подчеркивавший небесно-голубой цвет глаз и слегка тронутые сединой волосы. Зеркало отражало красоту Санджи, но сам он улавливал в глубине своих глаз безумную жажду недостижимого. Черты его лица вдруг исказились: углубились глазные впадины, почерневшие от бессонницы, изменился разрез воспаленных глаз, исчез загар. Лицо Сильвано словно расслоилось, и ему предстала маска смерти, его собственной смерти. Санджи содрогнулся от ужаса, закрыл глаза и обхватил руками голову, подавляя желание завыть в полный голос.
Иногда, в минуты усталости, когда он терял веру в себя, его охватывал страх, страх превратиться в ничто. Только творчество давало ему утешение, смягчая приступы не поддающегося объяснению ужаса.
«Надо выпить», — решил Санджорджо.
Он прошел из гардеробной в гостиную, где строгую обстановку оживляли многочисленные декоративные растения.
Там его ждала Лилиан. Она протянула Сильвано бокал шампанского. Ее неожиданное присутствие помогло Санджи вновь обрести равновесие и справиться с ночными страхами. Сильвано с улыбкой поздоровался и взял бокал.
— В такой час обычно являются призраки, а не женщины, — пошутил он, не показывая своего удивления.
— Ты разочарован? — спросила Лилиан, пригубив шампанского.
Сильвано подумал, что и Рауль, должно быть, сейчас у него в доме.
— Разочарован? — ответил он. — Нет, скорее озабочен. Что-то очень много народу толкается в моей берлоге, многовато для бедного холостяка…
Он пересел на диван, поближе к Лилиан, и легонько чокнулся с ней бокалом.
На журнальном столике были разбросаны рисунки для новой коллекции, но сейчес Санджи не обратил на них никакого внимания. Его волновало, знает ли Лилиан о появлении Рауля.
— Если я мешаю, я сейчас же уйду, — заметила она.
Ключи от квартиры Сильвано у нее были всегда, с первой их встречи. Обычно, приезжая из Штатов, Лилиан останавливалась в отеле, но почти все время проводила в мастерской или в квартире Санджо.
— Галеаццо передал мне наброски, — продолжала она. — Я зашла, чтобы вернуть их.
Сильвано молчал, и Лилиан поспешила добавить:
— Вижу, я пришла не вовремя…
Да, она, конечно же, знала, что Рауль здесь. Теперь Сильвано не сомневался в этом.
— Хочешь устроить сцену ревности? — спросил Санджи.
— Такого чувства я себе позволить не могу, — произнесла женщина, опустив глаза и машинально разглаживая на коленях твидовую юбку серо-жемчужного цвета, подчеркивавшую изящную линию бедер. — Но я завидую мальчику: ты принадлежишь ему. Я же лишь люблю тебя.
Они никогда не говорили о ревности. Лилиан прекрасно знала, что Санджорджо может дать ей только дружбу, уважение, восхищение. Он поставил Лилиан на пьедестал и поклонялся ей, как божеству.
Сильвано взял ее руку и, нежно поцеловав, прошептал:
— Я так хотел бы дать тебе больше, но не могу.
Великий модельер не лгал. Лилиан Купер, наследница колоссальной финансовой империи, познакомилась с Сильвано во Флоренции, во время показа мод для фирм-покупателей. Ей было тридцать пять, два развода в прошлом. Она буквально увела из-под носа у остальных коллекцию Санджи и открыла его Америке и Японии. Тот год стал триумфом моды «от Санджи». Лилиан и Сильвано связывала тесная, искренняя дружба, но очень скоро она почувствовала, что ее неодолимо влечет к нему. Она льстила себя надеждой, что ради нее Сильвано изменит своим пристрастиям. У Лилиан ничего не вышло, но надежда жила до сих пор.
— Я посмотрела наброски, — сказала гостья, решив переменить тему.
— Вот как? — равнодушно отозвался Сильвано.
— Не хочешь узнать мое мнение? — спросила помрачневшая Лилиан.
— Говори!
Она налила себе еще бокал шампанского и наконец решилась:
— Они недостойны твоего таланта!
Сегодня у нее хватило смелости сказать ему правду. Должен же хоть кто-нибудь говорить искренно с этим диктатором. Две последние коллекции уже были неважными, и Лилиан потеряла половину заказов. Ее задача продавать, а не заполнять склады непроданными моделями.
Сильвано словно морозом ожгло, и он глубоко вздохнул, стараясь прогнать неприятное ощущение. Он и сам знал: эти наброски, стоившие ему огромного труда, весьма посредственны. Но он еще рассчитывал, что его имя спасет коллекцию от творческой неудачи. Санджи заблуждался.
— Может, иссяк источник вдохновения, как принято говорить. Может, золотая жила исчерпана… — задумчиво, как бы обращаясь к себе одному, произнес модельер.
— Если бы мы с тобой были просто деловые партнеры, — взволнованно начала Лилиан, — я бы сказала: ты лучше других можешь оценить собственную работу. И на этом наш разговор бы кончился. Но я хорошо тебя знаю, Сильвано. Твои лучшие коллекции еще впереди. То, что сделано за последние десять лет, — ничто по сравнению с тем, что ты создашь в следующем десятилетии. Так, черт побери, трудись, добивайся, ищи совершенство!
Последние слова она почти выкрикнула. Таким тоном разговаривает мать, пытаясь встряхнуть сына, утратившего веру в себя.
Сильвано посмотрел Лилиан в глаза и улыбнулся:
— Лилиан, я тебя обожаю и ценю твою прямоту. Ты права: наброски никуда не годятся. Ради тебя, да и ради меня самого, я должен сделать что-то другое.
Сильвано прикрыл ладонями лицо.
— Господи, ты совсем измучен! — воскликнула Лилиан.
Отчаяние охватило Санджи.
— Ужасно! Ужасно! — прошептал он. — Я не могу отдать тебе себя и даже не могу отдать тебе мой талант.
Он подошел к Лилиан и обнял ее, но она резко оттолкнула его.
— А ты негодяй, Санджи. Стыдишься собственных поступков: меня ты обожаешь, а любовью хочешь заниматься с Раулем! Иди к черту! — крикнула Лилиан и швырнула на пол пачку рисунков.
— Ревнуешь! — произнес Сильвано. — Знаю, ты ревнуешь. А всегда разыгрывала из себя женщину, которая выше этого. Ты всегда лгала мне!
Сильвано был зол, но не столько на нее, сколько на себя.
— Да, лгала! — признала Лилиан. — Да, я ревнива, завистлива, доведена до отчаяния. И я возвращаюсь в Лос-Анджелес. Захочешь — найдешь меня. Она разрыдалась и бегом бросилась к выходу. Санджорджо нагнал ее на пороге и успел сказать:
— Мне жаль, Лилиан, но другим я быть не могу. Но и тебя терять не хочу. Увидишь — скоро я приеду к тебе.
Рауль спал на огромной кровати Санджи. Мужественная грация, одухотворенность юношеского тела напоминала античных богов.
Сильвано смотрел на него, и ему на память пришли изысканные строки: «Кто созерцал красоту, уже освящен смертью».
