Едва я направляю на камеру на его спину, раздается звонок. Но не у меня. Судя по знакомой мелодии, это телефон Арсения, что подтверждает то, как он озабоченно начинает крутить головой. Он терпеть не может пропускать вызовы.
Я подскакиваю с шезлонга и два шага оказываюсь рядом с ним.
— Давай я его подержу, — испугавшись своей нечаянной смелости, кошусь на Володю. Я ведь никогда не держала на руках чужого ребенка — вдруг он будет против. Но Радкевич продолжает невозмутимо плавать, явно ничего не слыша.
Арсений мешкает секунду, а потом протягивает Ярослава мне. Я стараюсь брать его как можно осторожнее, и от излишних стараний задеваю ногтями кожу на груди Арсения, отчего по рукам моментально расползаются мурашки.
— Аккуратнее с ним, — требовательно бросает он и, коснувшись взглядом моей шеи, быстро идет в сторону душевых, где продолжает заливаться его мобильный.
Кажется, Ярославу не слишком понравился вынужденный переезд, потому что его выпуклый лобик начинает морщиться. Мне становится жутко страшно, что он расплачется и тем самым обнаружит мою женскую несостоятельность, а потому я начинаю нервно его раскачивать. А Даша права. Несмотря на свой возраст, Ярослав довольно тяжелый.
— Теперь из тебя сделали няньку, Аин? — весело осведомляется Вова, привалившись к бортику бассейна.
— Арсений отошел поговорить, — смущенно улыбнувшись, я киваю в сторону душевых и перевожу взгляд на своего ценного пассажира. — Ярослав, где твой папа?
Малыш начинает улыбаться и тычет в Володю пальцем. Не знаю, почему мне так важно, чтобы он не заплакал. Наверное, потому что он не плакал на руках у Арсения.
— Давай его мне, — слышится совсем рядом. Арсений, придвинувшись ко мне вплотную, обхватывает рукой Ярослава.
Его пальцы вскользь задевают мои грудь и плечо. Я наверное испорченная, но в этот момент чувствую самое настоящее возбуждение. Всего лишь от одного случайного касания.
Арсений сразу же отворачивается, а я незаметно опускаю взгляд на свой купальник и прихожу в ужас. Ткань лифа сместилась в сторону и наполовину оголила сосок. Из-за того, что я держала на руках Ярослава, конечно, но разве от этого легче? Быстро одернув мокрую ткань, и семеню к шезлонгам. Лицо пылает. Арсений это видел? Господи, а Володя?
— Мама здесь! Мама уже здесь! — размахивая зеленым полотенцем с изображением мультяшного дракона, Даша залетает в спа. — Где мой замерзший мальчик?
— Ты в Турцию что ли за ним ездила? — усмехается Володя, вылезающий из бассейна.
— Я просто зашла в туалет, — заговорщицки шипит Даша, проносясь мимо меня. Ловко забирает у Арсения Ярослава и кутает его в полотенце.
— У Ярика райдер как у голливудской звезды, — поясняет она, когда, прижимая сына к себе, опускается на соседний шезлонг. — Полотенце только с драконами. Игрушки — тоже зеленые и предпочтительно, чтобы они были драконами. Надеюсь, со временем комнату не попросит в зеленый перекрасить. Ужасный цвет.
— А если дракон будет желтым? — спрашиваю я машинально. Краем глаза я замечаю, что Арсений, сказав что-то Володе, перекидывает полотенце через плечо и идет к выходу.
Минут через пять из хамама выходит Луиза, исчезает на пару минут и возвращается с подносом травяного чая. Мы проводим в спа еще не менее часа, но Арсений так и не возвращается.
14
Когда мы с Луизой выходим, чтобы проводить Володю с Дашей, обнаруживается, что машина Арсения стоит на своем привычном месте. Мое поникшее сердце вновь срывается в бешеный стук. Он все еще здесь. Я была уверена, что после звонка у Арсения возникли срочные дела, и он уехал. А он здесь. Не знаю, какие есть в этом плюсы для меня, но все равно становится хорошо. За неимением большего, мне, оказывается, достаточно знать, что он находится совсем рядом. Не с Инессой.
— Я пойду в свою комнату, — сообщает сестра, когда внедорожник Радкевичей скрывается за воротами. — В доме ты все и без меня знаешь.
Я смотрю вслед ее удаляющейся спине и собираюсь духом, чтобы ее окликнуть. «Нам нужно поговорить» — на деле совсем не легкая фраза. Демонстративная вежливость сестры и закрытый взгляд — идеальная оборона, перед которой я трусливо пасую. Я привыкла к ее легкости и жизнерадостности, а такой я ее совсем не знаю и понятия не имею, как подступиться. Я все ждала подходящего момента, какого-то знака, потепления, но Луиза мастерски держит дистанцию.
Ладно, — решаю я про себя. — Сначала поговорю я отчимом. Возможно, и с ним предстоит очередной удар. Вдруг он узнал о ситуации между мной, Луизой и Данилом, и теперь решил сказать, что мне больше не место в его доме? Или как и сестра хочет наказать мне не приближаться к Арсению, чтобы не разрушить долгожданный союз с Ладыгиными?
От таких мыслей чувство безысходности заполняет грудную клетку, и мне приходится приказать себе собраться. Вот странность. Испытай я еще хотя бы месяц назад половину из того, что переживаю сейчас, я бы впала с затяжную депрессию. А сейчас даже плакать не хочется. Когда получаешь удар за ударом, следующий уже не так удивляет. Наверное, это и есть инстинкт самосохранения. Когда ты вдруг смиряешься с тем, что помощи ждать не от кого, и заботится о себе ты должен сам.
Все действительно познается в сравнении. Из-за смерти мамы и отсутствия ближайших родственников я привыкла считать себя одинокой, но сейчас понимаю, что на деле таковой не была. Аверины, в особенности Луиза, были моим надежным тылом, а Одинцово — местом, где мне всегда рады. Только когда я стала близка к тому, чтобы все это потерять, пришло осознание, что такое настоящее одиночество.
Путь к кабинету отчима дается мне с трудом. Пусть мысленно я и подготовила себя к самому худшему, нервы все равно накаляются с каждым шагом.
— Можно? — постучав дважды, я приоткрываю дверь.
— Заходи-заходи, — нетерпеливо бросает Петр, мельком взглянув на меня поверх моноблока. — Присядь пока.
Я бесшумно опускаюсь в кресло и, смотрю, как отчим, сдвинув очки к переносице, продолжает сосредоточенно щелкать клавиатурой. Тело сковывает холод. Наверное, с таким же чувством подсудимые ждут приговора, от которого их жизнь разделится на «до» и «после».
Взгляд перемещается на стены: на массивный стеллаж, уставленный книгами, на настенные часы в золоченной рамке; скользит по полкам, где стоят множественные сертификаты и фотографии. На одной из них засняты мы впятером во время одного из путешествий: я, мама, Луиза и Петр. Арсения с нами, конечно нет. Грудь распирает. Все здесь мне настолько знакомо, что закрой я глаза, смогла бы нарисовать все по памяти. И тогда я понимаю, что заблаговременно прощаюсь с этим домом. Смиряюсь с мыслью, что сегодня нахожусь в нем в последний раз.
— Так, — громкий голос отчима заставляет меня вздрогнуть. Петр снял очки, на меня. — Нормально все? Поплавали?
Этот вопрос —лишь прелюдия, не требующая ответа, но я все равно киваю. И даже формирую на губах подобие улыбки.
— Хорошо. Теперь о насущном. На днях тебе позвонит мой секретарь, даст телефон риэлтора. Надо будет тебе время выкроить и поездить с ней квартиры посмотреть в пределах Садового. С районом сама определишься, какой больше нравится.
Застыв, я хлопаю глазами в попытке понять услышанное. Риэлтор, квартира в пределах Садового... У меня уже есть квартира и она совсем не плохая. Какой мне смысл ее менять, если только Петр не хочет…
— Квартира, чтобы жить? — уточняю я шепотом.
— А для чего еще квартиры нужны, Аина? Черт его знает, когда меня очередной инсульт хватит. Не хочу с того света смотреть, как ты по съемным баракам таскаешься.
Я бешено кручу головой, пытаясь опротестовать его заявление об очередном инсульте, а по щекам рекой катятся слезы. Петр не должен умереть. И он совсем не собирался выгонять меня из Одинцово. Он хочет купить мне квартиру.
— Ты чего ревешь? — ворчит он, выдирая бумажный платок из коробки.
Я открываю рот, чтобы сказать хоть что-то, но из горла вылетает лишь некрасивое гортанное всхлипывание. Плотина во мне с треском ломается, выплескивая наружу накопленное напряжение и сметая необходимость держать лицо. Я больше не вижу ни стеллажа, ни стен, ни лица отчима, ни протянутой мне салфетки. Закрываю лицо руками и, отчаянно трясясь, начинаю реветь. Меня никуда не выгоняют. Петр хочет купить мне квартиру, потому что заботится обо мне. Он и понятия не имеет, сколько всего плохого случилось по моей вине. Слезы катятся у меня из носа и даже изо рта, освобождая грудь от накопленных переживаний. Я знаю, что отчим терпеть не может излишней эмоциональности, но и остановится не могу.
