Я делаю глубокий вздох, отбрасывая в сторону еще больше дров.
— Ничего нельзя было сделать, мужик. Все произошло так, как должно было. Я облажался, и она уехала. Конец.
Шейн не говорит ни слова, но я уверен, что он не согласен со мной. Мы продолжаем работать в тишине, и спустя пару минут он начинает насвистывать мелодию. Это предложение мира, которое исходит от него, в каком-то роде извинение. Песня Journey «Don’t Stop Believing», песня, которая звучала из динамиков нашей машины, которую мы пели на пределе своих легких, куда бы мы ни ехали. Он насвистывает первый куплет и припев, прежде чем я сдаюсь и присоединяюсь к нему.
В конце концов наше насвистывание переходит в пение, и теперь мы поем песню вместе, выкрикивая строчки последнего куплета, и делаем вид, будто играем на воображаемой гитаре без каких-либо причин на то. Как только мы достигаем концовки песни, Шейн бросает в меня моей футболкой, смеясь.
— Оденься, придурок. Меня уже тошнит от твоих кубиков пресса, которые выглядят, как на стиральной доске. Как вообще фотограф может выглядеть подобным образом?
— Это называется тренировка, мой друг. Тебе нужно как-нибудь попробовать.
— Я валю лес и строю всякое дерьмо каждый божий день. Я должен быть мускулистым, если судить по твоим словам.
Я издаю стон, признавая его правоту.
— Может, тебе тогда следует прекратить есть двойные чизбургеры во время каждого приема пищи. И заменить упаковку пива, которую ты выпиваешь каждый вечер на воду, это было бы несомненно умным решением.
Шейн закатывает глаза.
— Я теперь женатый человек, тебе не кажется это уже достаточным наказанием для меня?
Я киваю, смеясь, и надеваю футболку.
— Ага, ну что ж, тогда тебе просто придется смириться с долбанной «кегой», которую ты везде за собой таскаешь, дружище. Дай мне знать, если захочешь как-нибудь выйти на пробежку, я буду бежать медленнее для тебя.
Шейн издает гортанный рык, качая головой.
— Как скажешь, чувак. А как насчет такого? Я пойду с тобой на пробежку, если ты разберешься со всем дерьмом с Корали. — Он подмигивает мне, делая пальцы на манер пистолета и выстреливая ими в мою голову. — Думаю, я даже не буду спешить и куплю себе новые кроссовки, м?
Глава 6
Корали
Формальная процедура.
Настоящее
Бен оставил мне три сообщения на телефоне с того времени, как я приехала в Порт-Роял. Продолжаю смотреть на мигающую кнопку в верхнем правом углу экрана телефона, чувствуя себя с каждой проходящей секундой все хуже и хуже. На протяжении последних пары лет, Бен постоянно поддерживал меня. Можно так сказать. Он воодушевлял меня, как только мог. Но Бен относится к серьезным парням, поэтому не знает, каким образом обсуждать эмоции или чувства. Я встретила его после того, как вылечилась от пищевого расстройства, и мой лечащий врач сказал, что должен знать, насколько уязвимой я себя чувствую. Бен не был хорош в том, чтобы слушать, когда я запиналась, в попытках рассказать то, что случилось со мной в доме моего отца. Я не смогла рассказать ему всего, даже близко о том, что произошло, но в тоже время поведала ему достаточно. Он был неловким, злым и молчаливым касательно того, что я рассказала ему... а потом просто… ничего. Он притворился, будто я никогда ничего не говорила об этом. На тот момент, я была рада, если Бен притворяется, что вроде как ничего не произошло, значит, я тоже могу жить дальше, делая вид, что все в порядке.
Он даже не поднял вопрос, как это повлияет на мое психическое состояние, если я вновь вернусь домой, потому как это обычные вопросы, которые люди в отношениях спрашивают друг у друга. С того момента, как я пересекла границы Порт-Рояла, не могла думать о нем без ощущения тяжелого бремени в груди. Не чувствовала себя таким образом в ЛА. Прекрасно знала, что как только ощущения вновь настигнут меня, я опять не смогу нормально дышать, и с того самого момента копаюсь в своем разуме, в попытке найти ответ на вопрос: «как я себя чувствую». Было непросто понять, что совершенно ничего не чувствую, и это только сильнее сдавило мою грудь. Поэтому я не слушала сообщения Бена.
Уверена, что к настоящему моменту он начал уже немного волноваться. Я сказала ему, что поговорю с ним, как только заселюсь в отель, но вместо этого начисто опустошила весь мини бар и заснула в ванной, полной ледяной воды. Я проснулась, дрожа всем телом и почти синяя от переохлаждения в час ночи, и затем провела весь следующий час в попытке отогреться.
Я чертовски облажалась. Естественно, быть лузером никогда для меня не было в приоритете, хотя всегда было это известно, когда я была дома с Беном. Мне казалось, это ужасно антисоциально: чрезмерно напиваться, смотреть порно и заставлять себя блевать в ванной в случайное время в течение недели. Я вела себя хорошо на протяжении последней пары лет, даже не осознавая, насколько сильно я старалась.
Теперь, когда нахожусь сама по себе, мне кажется это не так и неразумно вести себя подобным образом. Мне кажется, что это мое постоянное состояние, и каждая часть меня хочет вернуться к этому.
Я присаживаюсь прямее, стараясь опустить материал юбки-карандаш на бедрах чуть ниже по ногам, чтобы сделать ее каким-то образом длиннее, в то время как жду Эзру Менделя. Если бы это зависело от меня, я бы лучше предпочла сначала встретиться с Джоном Бикердейлом, директором похоронного бюро, который занимался похоронами моего отца, но в этом не было особого смысла. До тех пор, пока я не побеседую с юристом отца, мне не известно, был ли у него составлен финансовый план на момент смерти. Поэтому глупо для меня выкидывать на ветер тысячи долларов за гроб и на гонорар распорядителю похорон, если у него имелись какие-то распоряжения на этот случай. Поэтому, вот она я. Покрывающаяся потом. Страдающая от похмелья. Чувствую себя так, словно солнце собирается сжечь землю, и у меня нет способа избежать своей участи.
Эзра наконец проходит в свой тесный офис, в котором я сижу уже на протяжении последних пятнадцати минут, с бумажным кофейным стаканчиком в одной руке и копией «Нью-Йорк таймс» в другой. Время от времени Эзра навещал моего отца у него дома. Полагаю, если это вообще возможно — быть друзьями с моим отцом, значит им был Эзра, а также он приносил сдобные вкусности, которые пекла его жена. Мой отец выбрасывал их в тот же момент в мусорное ведро, как только мужчина покидал наш дом. Он сильно постарел с последнего раза, когда я его видела, хотя все также носил крошечные тишейды, и у него были все такие же жесткие кудрявые волосы, большая часть которых в данный момент были белыми, вместо того, чтобы быть со стальным налетом седины, какими я их помню (прим. пер.: тишейды — круглые очки в проволочной оправе).
— Корали. Так рад видеть тебя. Естественно, было бы намного лучше видеть тебя при менее печальных обстоятельствах.
Я отмахиваюсь от проявления его сантиментов.
— Все в порядке. Нам нужно сделать это. — Он, как и все остальные в Порт-Рояле, должно быть точно знает, что именно я думаю о моем отце. Что между нами не было ни крупицы любви. Он же не настолько глуп, чтобы думать хоть на долю секунды, что я горюю по этому старику. Эзра отвечает мне механическим кивком, немного кривя губы.
— Конечно, конечно. Ну, как бы то ни было, все равно приятно видеть тебя вновь. Ты стала привлекательной молодой женщиной.
Я ничего не отвечаю на его слова. Зато мне совершенно неприятно видеть его. В те времена, когда мой отец стегал меня ремнем по спине, рассекая им кожу до крови, в то время, когда я едва могла передвигаться и была покрыта ссадинами и синяками с ног до головы, Эзра смотрел на мои ушибы и раны и никогда не произносил ни слова, стараясь не замечать их.
— Я вижу, что ты унаследовала стоическое отношение от своего отца, Корали, — глубокомысленно произносит Эзра. — Я думаю, что еще никогда не встречал такого второго человека, который бы так искусно мог скрывать чувства. Он был немного закрытым, твой отец.
