Если честно, меня это пугало немного.
Из горла собирается вырваться мерзкое словечко, но дверь открывается, и это слово я проглатываю, когда меня не совсем нежно вытаскивают из машины.
Интересно, Покровский приказал, чтобы меня до него пинками доставили, или Петру мое общество просто надоело и он решил по-быстренькому от меня избавиться?
— Быстрее! — рявкает он, подталкивая меня в сторону дорожки, а не к главному входу. — Опаздываем.
— Да? — нервно бросаю в ответ. — Какая жалость. Я же так спешила. А ты медленно ехал.
Бугай что-то говорит, но я в этот момент цепляюсь одной ногой за другую и вскрикиваю, когда понимаю, что начинаю падать. Но приземлиться я не успеваю, потому что меня хватают за капюшон и ставят на ноги.
— Отпусти! — хриплю, когда ощущаю, как сильно молния давит мне на горло.
— Мне плевать, зачем ты понадобилась ЕМУ, но если еще одно слово вякнешь, то…
— Убери руки! — перебивает его резкий голос Демида.
Вижу, как бугай морщится, замечая приближение младшего Покровского. Он явно недолюбливает сына своего босса.
— Владимир Михайлович просил…
— Я сказал, чтобы ты убрал свои руки! Подойди.
Ой, это он уже ко мне обращается.
Я быстро киваю.
Встав за его спину, смотрю на того, кто секунду назад меня чуть не задушил. Он ухмыляется.
— Теперь разворачивайся и вали отсюда.
Бугай качает головой.
Мои руки сами тянутся к перцовому баллончику, который я с силой сжимаю пальцами.
— Было приказано доставить ее, — говорит он таким голосом, от которого страшно становится.
— Ты ее доставил. Она здесь. — Демид берет мою руку и поднимает ее вверх. — Теперь проваливай. Или мы поднимемся вместе, и Ангелина всем присутствующим расскажет, как с ней обращался слуга моего папаши. Что он с тобой сделает за такую позорную ситуацию?
Бугаю потребовалось несколько секунд, чтобы убить нас взглядом, а затем развернуться и скрыться за деревьями.
Демид не двигается с места.
— Пошли! — опять приказывает, будто только что и не отгонял от меня зверя. — Баллончик?
Останавливается, разглядывая мои руки.
На мгновение мы встречаемся взглядами.
— Я не знаю, что меня ждет, — выдавливаю из себя.
Сглатываю ком в горле.
Из дома доносятся голоса.
— Ничего хорошего, — выдыхает Демид.
Переступив порог дома, я на месте застываю, будто в бетон встала, а он резко начал засыхать. Речь шла об обычном ужине. Так почему здесь людей больше, чем на центральной площади в канун Нового года? И теперь мне стало понятно, почему мама вдруг решила купить для меня платье. Мой свитер явно не подходит под наряды присутствующих.
Только сейчас обращаю внимание на одежду Демида. Точнее, на его пиджак и идеально выглаженные брюки. Он соблюдает дресс-код. Я — нет. Мы разные.
Захотелось вернуться в свою крохотную общажную комнатушку и представлять, что на меня никто не смотрел как на неизвестной породы зверька.
Я ненавижу эти взгляды. Ненавижу этот дом. И хочу провалиться сквозь землю, когда мама замечает меня и тут же отворачивается, говоря что-то на ухо своему женишку.
— Готова поспорить, сейчас она стыдится меня.
Я разговариваю с Покровским. Сама не знаю, зачем мне это.
— Тебя и не должно быть здесь.
От такого ответа становится тошно.
— Ой, да хватит уже быть слепым козлом. Сам же видел, что меня силой сюда затащили. Тот громила чуть комнату мою не разнес, когда я его выгнать пыталась.
Не знаю, зачем я оправдываюсь. Скорее всего, просто не хотелось, чтобы меня ненавидели за то, чего я не делала. Или потому, что Демид пугает меня чуть меньше, чем моя мать с его отцом.
Кстати, парень ничего не отвечает.
Поэтому я отворачиваюсь от него.
— Ангелина! — шипит мама, неожиданно оказавшись рядом. — Демид, дорогой, не оставишь нас? Мне нужно переговорить с дочерью.
Парень морщится, когда мама к нему обращается.
— С радостью.
«Не уходи», — мне хочется его остановить, но какого черта? Пусть уходит. Меньше проблем доставит.
Он отходит буквально на два шага от нас.
Кажется, маме этого достаточно.
— Почему ты не написала мне, что уже подъехала?
— Разве твой милый водитель не отчитался?
— Ангелина, прошу тебя, не веди себя как… Это очень важный вечер для Вовы. Пожалуйста, не порть его своим видом злой и бедной студентки.
По ощущениям, мне только что дали пощечину.
А мама продолжает внимательно разглядывать меня.
— Поднимись на второй этаж и переоденься.
И она научилась отдавать приказы?
— Нет. Не хочу.
Маму кто-то зовет, она тут же меняется в лице, улыбается, оборачивается и, сказав о том, что скоро подойдет, снова обращается ко мне.
— Как все поймут, что мы одна семья, если ты выглядишь как курьер? Я понимаю, что происходящее тебе не нравится, но можешь пойти на уступки ради родной матери? Я ведь о многом не прошу. Переодеться и улыбнуться. Неужели ради семьи нельзя сделать такую малость?
Ради семьи? Мама, наверное, забыла, что моя семья — это точно не Покровские. К тому же у меня есть отец. Хоть мы редко общаемся, не так часто видимся, он все равно остается моим отцом.
— Мы не семья.
— Мы можем быть семьей.
— Значит, в семье принято плевать на желания других, подсылать головорезов, чтобы они, используя все методы угроз и применение силы, тащили человека туда, куда он не хочет?
— Не придумывай. Пётр и пальцем бы тебя не тронул.
Щеки начинают гореть еще сильнее.
Она мне не верит.
— Что происходит? — доносится до меня резкий голос.
Я сглатываю, когда вижу перед собой Покровского. Старшего.
— Ничего, — дергается мама. — Все отлично. Не волнуйся. Еля сейчас поднимется и приведет себя в порядок.
То, что она отказывается меня слушать, злит даже больше, чем то, что я все-таки нахожусь в этом доме.
— Не надо за меня решать, мам. Тем более когда ты знаешь мой ответ.
— Ты передумаешь. — Она хватает Покровского под руку. — Ты просто была не в настроении, на нервах, сессия скоро, но сейчас поняла, что ссоры нам не нужны. Правда ведь?
Хочется заорать, чтобы меня наконец-то услышали, но я понимаю, что разговор с ней — бесполезен. Поэтому зачем напрягать горло, если напротив стоит еще один человек, который внимательно меня слушает?
— Что вам надо от меня? — Одну версию я уже услышала — поиграть в семью, но я знаю Покровского, ему нужно что-то другое от меня.
Кажется, Владимир был готов к моему вопросу.
— Пройдем в мой кабинет. — Он отодвигает маму от себя, как надоедливого щенка. — Развлеки гостей. Мне надо поговорить с твоей дочерью.
Мама кивает.
Я была права.
У Покровского-старшего есть своя версия. И я очень сомневаюсь, что мне она понравится.
Обхватываю себя руками, смотря вперед.
Демид внимательно следит за нами.
Кажется, он услышал последние слова своего отца.
Мне от этого легче не становится.
— Почему я должна идти с вами? — Сразу вспоминаются крики, которые доносились из кабинета, когда Покровский отчитывал кого-то. — Что, если я не хочу?
Он наклоняется, чтобы только я смогла его услышать.
— Потому что я так сказал! Тебе этого мало?
У мужчины такой вид, будто он с трудом сдерживает себя, чтобы не применить силу.
Глава 9
— Как поживаешь, Ангелина?
Случайно или неслучайно, бывший отчим задевает меня плечом, чтобы первым пройти в кабинет.
— Все отлично.
Я вру. Сейчас меня всю трясет. Оттого, что я в этом доме, оттого, что нахожусь одна в кабинете с отчимом, оттого… Боже мой, мне не по себе.
Я переступаю порог комнаты и останавливаюсь рядом с письменным столом у двери, на котором стоит несколько рамок с фотографиями. На одной из них — мы с мамой. Она новая. Пару месяцев назад мама решила сохранить на память, так она сказала, нашу обычную встречу у фонтана. Протягиваю руку, чтобы рассмотреть снимок вблизи, как тут же дергаюсь, услышав раздраженный голос за спиной:
