– Нет, чего ты со мной споришь? Ты лучше дальше слушай! Так вот… Второй кризис называется – появление первого ребенка. У вас Машка родилась? Родилась! Значит, и кризис был!
– Ага. Логика просто убийственная. Это что же, я свою Машку должна была кризисом обозвать? Ну уж нет! Когда она родилась, Сережа первый курс заканчивал, сессию сдавал… Помню, как она орала ночами, и я с коляской на улицу уходила, чтобы он хоть немного позанимался. Нет, не помню я никакого кризиса в тех наших семейных отношениях… Давай его вообще пропустим. Сразу к третьему перейдем. Как он там у тебя называется?
– Дальше по хронологии – кризис пяти лет. Называется – жена выходит на работу.
– О! Значит, и этот кризис мы пропускаем! Потому что ни на какую работу я вообще не выходила! Сережа не захотел… А следующий какой?
– Следующий – семилетний. Называется – снижение остроты чувств.
– Да-а-а?! Ну, тогда мы с Сережей из этого ряда точно выпадаем… Потому что аккурат в это время мы наконец квартиру себе отдельную купили, и такие у нас там чувства начались, что ни боже мой, даже и рассказывать неприлично! Спальня большая, дети в другой комнате спят, и никакого коммунального коридора за стеной нет, по которому вечно кто-то топает…
– Ладно. Допустим. А как тебе кризис десяти лет, который философским называется?
– А почему он так называется?
– Ну, понимаешь… Это когда на обоих супругов дурь от сытости нападает. Когда они, что называется, зажрались. Дом есть, дети есть, благополучие какое-никакое появилось. И черт начинает им в ухо свои песни петь: зачем живешь, для чего живешь, с какой такой целью живешь… Скоро зрелость, скоро старость, а ты ничего значительного вроде как и не совершил… Что, скажешь, не было у вас такого кризиса?
– Не-а. Точно не было. Жили себе и жили. И никакими философскими вопросами не мучились. У каждого своя работа, своя забота. Утром разбегались, вечером встречались, друг другу радовались. Нет, не было у нас такого, Свет… Наверное, мы не такие какие-то. Тупые в этом отношении. А следующий кризис как называется? Может, мы в него впишемся?
– Он называется – кризис пятнадцати лет. Кризис достижений. Это когда мужику кажется, что он достиг многого и старая жена этим достижениям не соответствует. Не тот фон. И тогда он сознательно смотрит налево, подходящий молодой фон ищет.
– Хм… То есть если следовать логике, то у Сережи еще лет пять назад должна была любовница появиться?
– Ну да…
– Нет, Светка. Не было у него никакой любовницы. Пять лет назад – точно не было. Я знаю. Так что давай сразу рассмотрим следующий. Как он называется?
– Кризис двадцати лет – синдром пустого гнезда…
– Как? Как ты сказала?
– Синдром пустого гнезда! Ну, это когда дети уходят из дома и пытаются жить отдельно, а родители не знают, куда себя деть. Когда свободы хоть отбавляй, но она не в радость, а, скорее, наоборот, ложится черной маетой на сердце. Мужики чаще всего именно от этого кризиса из дома бегут… Потому что нету, нету больше прежнего дома! Составляющее звено в виде детей выпало.
– Да как же нету? Вот же он – дом…
Таня быстро взметнула, широко простерла перед собой руки и тут же опустила их обратно, будто устыдившись своего трепетного жеста. В самом деле, сиротский какой-то жест получился, перепуганный. Светик посмотрела на нее с большим сочувствием, вздохнула, горестно покачала головой.
– Да ты не пугайся, Танюх, чего ты… Лучше о том думай, что предыдущие кризисы тебя никаким боком не коснулись. А за счастье всегда рано или поздно платить приходится, это уж закон такой.
– А… много надо платить, Свет? И чем платить?
– Не знаю я. В конце концов, и впрямь заплатишь, делов-то… Ничего, переживешь. Считай, малой кровью откупишься.
– Свет… Ты вроде говорила, что, наоборот, дороже платить придется. Что оно где-то там накопилось…
– Ой, да мало ли, чего я говорила! Ерунда все это! Да ты на меня, на меня хотя бы посмотри! Я что, по-твоему, все эти годы в счастье прожила? Да у меня и капелюшечки того семейного счастья не было, которое тебе досталось! Жизни у нас с тобой были разные, можно сказать, прямо противоположные, а синдромчик-то, смотри, общий образовался… Знаешь, как я боюсь этого «пустого гнезда»? У тебя хоть муж есть, а моя проблема с Лёвушкой уж всяко-разно дороже твоей по цене обойдется! Уж мне платить и платить, и никаких платежей не хватит… А, да что говорить…
Светик шумно и слезно вздохнула, потом сунулась к своей чашке, потянула ее ко рту, и лицо ее застыло в обиженном изумлении, словно пустая чашка была подтверждением ее несчастливой безмужней жизни. А заодно и подтверждением ее, Таниной, счастливой.
– Свет, да я сейчас еще кофе сварю! Я быстро!
Таня резво соскочила со стула, засуетилась по кухне, трусливо радуясь возможности отвлечь подругу от нездоровой темы. Нет, как она лихо на свою проблему перескочила, уже и всплакнуть собралась! Надо бы в самом зародыше Лёвушкину тему пресечь, не выпускать на свободу давно уже поселившееся в стриженой Светиковой голове чувство материнской вины. Хотя тут и не знаешь, какие слова сказать правильные. Если, допустим, начать поддерживать и заявить, что все она в отношении Лёвушки делает хорошо, то Светик тут же сама себя так начнет розгами избивать, что мало не покажется. А если сказать, что делает плохо, то обязательно обидится… Знаем, проходили. Светик – она такая.
– Да не надо, Танюха. Не суетись. Не буду я кофе. И вообще, мне врач сказал, что в моем возрасте пора с кофе завязывать. И с сигаретами тоже. Дай-ка мне лучше пепельницу…
Светик потянулась к сумке, висящей на спинке стула, достала пачку «Винстона», после долгих поисков выудила и зажигалку, прикурила со смаком. Таня чуть пожала плечами, усмехнулась про себя: вот вся она в этом, ее подруга. Сплошное обаяние противоречивости.
– А может, тебе коньячку плеснуть, а? Для расширения сосудов?
– А вот коньячку давай! Не откажусь. Могла бы и сразу предложить, между прочим.
Изрядная порция коньячку, однако, пошла Светику не на пользу: лицо пошло сначала нездоровой испариной, потом багровыми пятнами, мелкие росинки пота застыли на переносице. Оттопырив нижнюю губу, она смешно начала дуть себе в лицо, одновременно выпучивая глаза и старательно размахивая ладонями.
– Ой, Танюха, что ж это делается, прямо не могу… Не дай тебе бог до моих лет дожить…
Таня посмотрела на нее удивленно – ничего себе пожеланьице! Но комментировать его вслух не стала. Достав из холодильника бутылку минералки, наполнила стакан, поставила его перед Светиком.
– Нет, Танюх, ты видишь, что этот синдром со мной делает, а? Прямо сама не своя становлюсь!
