Эмма широко раскрыла глаза.
– Но ты же знаешь, что я не верю в Бога.
Взглянув ей в лицо, Блэки воздержался от дальнейших комментариев и перевел разговор на другие темы. Но позднее, выйдя из дома Эммы, Блэки направился к Бромптонской молельне. Перекрестившись у входа в красивую старинную церковь, Блэки вошел внутрь, опустился на скамью и поднял глаза вверх к алтарю. Он молился за Эмму и просил Господа дать ей успокоение и мужество, чтобы перенести ужасную потерю.
Этим вечером Эмма, до того как лечь в постель, простояла несколько часов у окна спальни, размышляя над словами, когда-то сказанными ей Лаурой. На бездонном кобальтовом небе сияли сотни звезд, бледный серебристый свет луны струился с небосвода. Красота его была столь совершенной, что у Эммы перехватило дух, и внезапно чувство преклонения перед бесконечностью вселенной переполнило все ее существо. Она никогда раньше не испытывала ничего подобного. Это чувство так подействовало на нее, что она долго неотрывно глядела в несравненное ночное небо. Неожиданно ей показалось, что Пол здесь, с нею, в ее комнате, и она подумала: „Ну, конечно, он здесь, ведь он навсегда заключен в моем сердце”. Это знание придало ей силы, и эту ночь она впервые спала глубоким, спокойным сном.
Два дня спустя Эмма получила письмо от Пола. Оно было отправлено за день до его смерти и шло к ней три недели. Эмма долго разглядывала конверт, пока, наконец, набравшись смелости, не распечатала его и не достала письмо.
„Моя самая дорогая и любимая Эмма!
Ты моя жизнь, и я не могу жить без тебя. Но я не могу и жить с тобой, и, поскольку для нашей совместной жизни теперь нет будущего, я решил покончить со своим несчастным существованием на этом свете. Даже если ты сочтешь мое самоубийство признаком слабости, уверяю тебя, что это не так. Это мужественный и обдуманный шаг, свидетельствующий о том, что я, слава Богу, обрел полный контроль над собой, утраченный мною в последние несколько месяцев. Это последний мужественный поступок в моей жизни.
У меня не осталось выбора, моя любимая, и я умру с твоим именем на устах, с твоим образом перед глазами, навсегда сохранив память о тебе в своей душе. Нам с тобой очень повезло, Эмма. Мы провели вместе столько счастливых лет, память о которых жива в моем сердце, и, я уверен, будет жить в твоей душе до конца твоих дней.
Я не стал вызывать тебя, потому что не хотел, чтобы ты была привязана к беспомощному калеке, пусть даже на несколько месяцев. Возможно, я был не прав. Но, с другой стороны, мне хотелось, чтобы ты запомнила меня таким, как я был раньше, а не тем, во что я превратился теперь, после аварии. Гордыня? Возможно, но, моя любимая, попытайся понять меня и отыскать в своей душе силы простить меня.
Я очень надеюсь на тебя. Ты – не малодушна, а сильна и неустрашима, ты сумеешь мужественно перенести это известие и жить дальше. Ты должна! Хотя бы ради нашей дочери. Она – плод нашей любви, и я уверен, что ты будешь любить ее и заботиться о ней, сумеешь воспитать ее такой смелой, стойкой и очаровательной, как ты сама. Я оставляю нашу дочь на твое попечение, любимая.
Когда ты получишь это письмо, меня уже не будет в живых. Но я останусь жить в Дэзи. В ней теперь наше будущее, моя Эмма, твое и мое.
Я люблю тебя всем умом и сердцем, всей душой и молю Господа о том, чтобы когда-нибудь наступил день, и мы соединились снова на небесах.
Целую тебя, моя любимая.
Пол. ”
Эмма неподвижно сидела в кресле, сжимая письмо в руке, слезы бесшумно катились по ее бледным щекам. Перед ее мысленным взором стоял Пол, высокий и красивый, со смеющимися фиалковыми глазами. Она помнила его именно таким, как он хотел, и думала о годах радости и любви, подаренных им. Она поняла теперь мотивы, толкнувшие Пола на его поступок, и, сочувствуя им, простила его.
В начале октября Мэл Гаррисон вылетел из Сиднея в Карачи, где пересел на самолет английской компании, совершавший полеты в Великобританию. Через несколько дней он прибыл в Лондон, с тем чтобы навестить Эмму и сообщить лондонским поверенным, которые вели дела Пола Макгилла в Англии и в Европе, его последнюю волю.
Эмма, одетая в строгое черное платье, бледная и хрупкая, в сопровождении Уинстона, Фрэнка и Генри Россистера прибыла в адвокатскую контору „Прайс, Эллис и Уотсон", где и было зачитано завещание Пола Макгилла.
– Пол сделал вас своей единственной наследницей, – объявил ей Мэл, когда Эмма села.
Она была удивлена, но просто кивнула, не проронив ни слова. Пол завещал небольшие состояния своим слугам, долго и преданно работавшим у него, и учредил фонд в два миллиона фунтов стерлингов, предназначенный для содержания его законной жены и сына до конца их жизней, который после их смерти должен был перейти на благотворительные нужды. Остальное свое состояние Пол завещал Эмме, с тем чтобы после ее смерти оно перешло к Дэзи, а после смерти последней – к ее наследникам. Пол оставил Эмме все, чем он владел, всю свою недвижимость, стоимостью свыше двухсот миллионов фунтов, и сделал ее одной из самых богатых женщин в мире, а их дочь – богатейшей наследницей. Но больше всего Эмму потряс тот факт, что Пол предоставил именно ей, а не своей законной жене, все права, которые обычно принадлежат официальной вдове. Как он делал всегда, пока был жив, Пол и после смерти перед всем миром объявил о своей любви и преданности Эмме, передав в ее руки судьбу и состояние династии Макгиллов.
Горе чугунной плитой придавило Эмму, но постепенно она привыкла и научилась приглушать свою сердечную муку. Конечно, ее печаль отнюдь не развеялась, и она не переставала тосковать по Полу. Но Эмма взяла себя в руки и со временем стала трудиться в полную силу, как и прежде. Разразившийся мировой кризис и семейные хлопоты также способствовали тому, что ее душевные страдания стали менее острыми.
По мере того, как Англия все глубже втягивалась в Европейскую войну, перед Эммой вставали все более сложные проблемы, и у нее не оставалось душевных и физических сил на личные переживания. Ее сыновья добровольно вступили в Вооруженные силы: Кит – в армию, а Робин – в Королевские ВВС.
Элизабет, поступившая летом 1939 года в Королевскую Академию драматического искусства, во время рождественских каникул отпраздновала скромную свадьбу, выйдя замуж за Тони Баркстоуна. Хотя ей было всего восемнадцать лет, и Эмма считала, что Элизабет еще слишком юна и легкомысленна для замужества, она не стала препятствовать счастью дочери. По ее мнению, каждый имеет право ловить свое счастье в тот момент, когда оно приходит, особенно в такое ужасное время, и, отбросив сомнения, Эмма благословила дочь. Молодые были по уши влюблены друг в друга. Тони, бывший товарищем Робина по Кембриджу и тоже служивший пилотом Королевских ВВС, понравился Эмме.
