Утром она встала ни свет ни заря, вышла к морю и слушала волны. Волны шептали о том, как скоротечно время. Недалеко от санатория располагалась маленькая деревянная часовня, и ноги сами понесли ее туда. Она стояла под ее невысоким сводом и внимала звону колокола. Чудесные звуки разливались в сердце и выгоняли из него печаль.
Она вдруг подумала, что никогда не была в Иерусалиме. Наверное, ей стоит поехать: теперь в Израиль даже не нужна виза. Она вспомнила, как подруга рассказывала ей о Стене Плача, где верующие разных конфессий оставляли записки с желаниями. Подруга уверяла, что ее желание сбылось. Теперь она знала, что непременно полетит в Иерусалим. Доберется до Стены Плача и загадает свое желание. Какое? Секрет.
Когда колокол утих, она вернулась в душную комнату санатория, наскоро упаковала вещи и первым же поездом отправилась домой, оставив мужу записку со сбивчивыми объяснениями.
Чай остыл. Пришло ее время искать свой Иерусалим.
— Холодная минералка, сигареты, чай, кофе!
Темноглазая таджичка Айсолтан тяжело вздохнула: торговля не шла. Еще бы — такая жара, даже асфальт плавится! «Вечером станет легче», — утешила она себя и цветастым платком вытерла пот со лба. Две ее соседки, апатичная сонная Ирина и бойкая скандальная Настя, страдали от жары еще больше. «Хорошо тебе, Аська, — говорила Настя. — Ты к такому солнцу привыкла. А мы тут просто погибаем».
Айсолтан некстати вспомнила, как полгода назад она впервые пришла со своим самодельным лоточком сюда, к метро. Валил снег, стоял пронизывающий холод, в переходе было грязно и мокро. Она скромно встала с самого краюшка перехода, там, где заканчивались серые выщербленные ступени. Но Настя и Ирина, только увидев ее, зло зашипели. Невзлюбили они темноглазую конкурентку с первого взгляда. Началась война, упорная и тяжелая. Маленькую хрупкую Айсолтан прогоняли, называли обидными словами, но та только закусывала тонкие губы, молча сносила обиды и каждое утро как ни в чем не бывало выходила на работу. «Смотри, какая гордая», — ворчала Настя, а Ирина только бросала недобрые взгляды-молнии в сторону таджички. Однажды Айсолтан запоздала, и женщины решили, что, должно быть, она не выдержала их напора — и больше не придет. Но вскоре таджичка явилась нарядно одетая, благоухающая лавандой и корицей, и принесла целый поднос медовой, ароматной пахлавы. «У меня сегодня день рождения, — сказала она. — Угощайтесь». Онемевшие от такой щедрости, торговки автоматически потянулись к подносу, а, отведав хрустящего восточного лакомства, моментально поменяли свое отношение к соседке. Словно Айсолтан подмешала к тесту какого-то волшебного снадобья, заставляющего людей забывать обиды и становится добрее. С тех пор Настя ласково величала таджичку Асей, а Ирина, хоть в основном и молчала, смотрела на темноглазую девушку с уважением. Они обе не знали, что еще два года назад Айсолтан преподавала химию и биологию в школе небольшого таджикского городка, а перед сном читала стихи арабских поэтов в оригинале. И только неприятнейшие обстоятельства заставили ее продавать сигареты и минеральную воду у одной из станций метро украинской столицы.
Айсолтан не любила вспоминать прошлое. Она знала, что к нему возврата нет, а раз нет — зачем рвать душу? Единственным воспоминанием о той, безоблачной жизни, был свадебный снимок. Она все еще хранила его в своем дневнике, хотя поклялась, что когда выберется — уничтожит и его. На снимке улыбалась красавица-невеста в длинном снежно-белом платье — какой контраст с иссиня-черными волосами! За талию ее крепко обнимал жених — молодой, высокий, усатый, с огоньками-чертиками в таких же темных, как у Айсолтан, глазах. Тургунбай был здоров, крепок, полон сил и очень амбициозен. Его не устраивала их скромная жизнь в Таджикистане. Он не хотел, чтобы молодая жена просыпалась ни свет ни заря и бежала рассказывать непослушным ученикам о свойствах неорганических веществ. Да и сам он без особого рвения крутил баранку, получая неплохую, по меркам его города, водительскую зарплату. Тургунбай был уверен, что ему уготована лучшая участь. Наверное, поэтому, не особо разбираясь, он заставил упирающуюся Айсолтан собрать нехитрые пожитки и рвануть по примеру друзей в Украину. Мама и сестры долго уговаривали Айсолтан остаться, а потом громко плакали, словно предчувствовали: нескоро увидят они свою родную кровиночку… Айсолтан тоже плакала: спустя несколько месяцев, когда муж не вернулся ночевать в их съемную квартиру. Не пришел он ни на следующий день, ни через день, уже и слез не осталось. А потом, вечером, в дверь позвонил его друг «по бизнесу» и принес конверт. В нем лежало обручальное кольцо и записка, несколько слов по-таджикски: «Не жди. Прости за все». Айсолтан глухо спросила: «Где он?». Толстый бородатый Тимур развел руками. Только потом до Айсолтан дошли слухи, что ее милый с двумя такими же лихими парнями подался в Европу. Но почему без нее? Такого предательства она и во сне не могла представить. Три дня девушка не поднималась с кровати, размышляя между приступами рыданий, что же теперь делать.
Да, можно было позвонить домой и попросить выслать денег: на поезд до Москвы и на самолет до Таджикистана. Но чтобы она призналась семье в том, что ее так пошло, так нелепо предали? Что она была беспросветно слепа, выбирая жениха, ведь вся родня твердила: он тебе не пара! Нет, нет и нет. Не будет этого! Айсолтан сама раздобудет деньги на дорогу, накупит подарков и вернется домой, сияющая и счастливая. «Почему одна?» — спросит мать. «Он в Европе. Зарабатывает на жилье», — соврет Айсолтан. Что будет потом? Время покажет!
Только где ж взять деньги? С таджикским паспортом на приличную работу не очень-то устроишься. Остается либо уборка, либо торговля. Последнее привлекало больше. Но чтобы что-то продать, нужно сначала что-то купить, а денег-то нет. Круг замыкался. Айсолтан нашла выход: она сдала ювелиру два золотых колечка, свое и Тургунбая (к чему теперь?), купила большой термос, несколько упаковок сигарет и чая, банку растворимого кофе. Так начался ее маленький бизнес. Пусть серьезных денег он не приносил, но давал возможность платить за угол у пенсионерки (с прежней квартиры пришлось съехать) и откладывать на билет. Совсем по чуть-чуть. Как только набиралась более-менее круглая сумма, девушка бежала менять ее на доллары, чтобы ненароком не потратить. Питалась Айсолтан кое-как, но по праздникам всегда шла на рынок, покупала хороший кусок мяса и готовила жирный золотистый плов, источающий дивный аромат восточных пряностей. Этот плов она ела в одиночку, роняя в него слезы: его вкус напоминал ей о родине.
Часам к шести жара стала спадать. Воздух был еще тяжел и липок, но шею уже ласкал вечерний прохладный ветерок, дышать стало легче, и мысль о проливном очищающем дожде больше не казалась такой желанной. Офисные работники спешили по домам, на ходу отовариваясь сигаретами: женщины только успевали отсчитывать сдачу. Когда поток людей схлынул, к лоточку Айсолтан подошел невысокий светловолосый парень с приятным, но немного усталым лицом, и попросил сделать кофе. В ту же минуту у него зазвонил мобильник. «Идешь?» — буквально выкрикнул он. И после паузы разочарованно протянул: «Но почему? Ты ведь так хотела! Я же за месяц билеты покупал! Ай…» На парня было жалко смотреть — он чуть не плакал. Долго и нервно он курил, прихлебывая из пластикового стаканчика, и то и дело поглядывал на хорошенькую таджичку. Потом решился: достал из кармана два ярких пригласительных и один протянул ей. «Девушка, сходите вы. Сегодня в девять. Хороший концерт! (он назвал фамилию известного исполнителя). Жалко ведь, билет пропадет». Айсолтан растеряно улыбнулась: «Ну что вы… Я и не одета». — «А вы успеете, — парировал он. — Хотите, я вас даже подвезу — у меня машина рядом? Меня, кстати, Костя зовут, я работаю через дорогу».
Первый раз после пропажи Тургунбая Айсолтан приглашали на свидание. Да еще и таким странным образом. «Нет, — подумала она. — Не время и не место» — и отрицательно покачала головой. И вдруг вступилась молчаливая Ирина: «Ася, ну что ты, сходи! День деньской ведь на одном месте сидишь. Когда еще такая возможность будет!» «Сходи, сходи, молодая же», — эхом повторила Настя. И Айсолтан, как в тумане, не осознавая до конца, что делает, повиновалась, стала быстро и умело собирать свой лоточек, а когда справилась, подняла глаза на Костю. Тот указал на противоположную сторону дороги, где среди блестящих глазастых иномарок скромно затаилась маленькая «Таврия». На ней и поехали.
Айсолтан успела принять душ и наскоро подгладить легкое, белоснежное в сиреневых цветах платье, которое не доставала целый год. Нашлись и белые туфельки — свадебные. Густые черные волосы она не стала собирать в пышную прическу, а распустила по плечам. Когда в таком виде девушка выпорхнула на улицу, Костя потрясенно выдохнул: «Ух ты! Красивая!» В машине было душно, неприятно пахло резиной, и Айсолтан забеспокоилась, что ее благоухающей корицей наряд пропитается этим дорожным запахом. Но вскоре все мысли растворились в шуме и блеске нарядной людской толпы, в атмосфере общего беспричинного веселья, в энергии молодости и беззаботной радости. Концерт и вправду был хорош — Костя не соврал. На одной песне, особенно медленной и печальной, Айсолтан прослезилась, и эти мимолетные искренние слезы не ускользнули от Кости. В знак понимания он нежно провел по ее руке, и Айсолтан вдруг стало тепло и радостно, что сидит рядом с ней человек, который чувствует то же, что и она. Уже у самых дверей Костя решился спросить: «У тебя есть мужчина?». «Я вдова», — неожиданно соврала Айсолтан. Это слово в полной мере объясняло и ее положение, и душевное состояние. Поблагодарив за прекрасный вечер, она добавила: «Теперь я твоя должница. Кофе и чай — в любое время». На том и разошлись.
