Холли заметила, что теперь Марта теребит свои волосы обеими руками.
— А как насчет того, чтобы нарисовать свои портреты? — быстро предложила Холли, переключая их внимание. Автопортрет — один из лучших способов, позволяющих разобраться в детских самооценках и самоуважении. Крохотные руки на рисунке часто отражают чувство беспомощности, а маленький рот дети нередко рисуют, когда понимают, что все, что они говорят, никому не важно.
— Не хочу, — сказал Джордан. — Я не умею.
— Я покажу тебе, — успокоила его Холли — Посмотри в зеркало и скажи мне, что ты видишь. — Она поднесла к нему зеркало.
— Я вижу себя, — ответил Джордан.
— Правильно. А теперь все, что ты должен сделать, — это нарисовать то, что видишь. Помнишь, мы говорили о кривых и прямых линиях и о кругах и квадратах?
— Мне нравятся вытянутые круги, — вставил Ларри.
— Овалы, — уточнила Холли.
— Угу. У меня лицо овальное. — Ларри нарисовал овал на своем листе бумаги и торжественно поднял его вверх. — Вот! Это сделал я! Я художник!
Энтузиазм Ларри передался и другим, и они принялись экспериментировать с линиями своего лица, заглядывая в зеркало.
К концу занятий каждый ребенок закончил свой рисунок. У Бобби на автопортрете было только одно ухо, которое он поместил на макушке. У Марты получились похожие на палки ноги и руки с маленькими кистями, а большой палец был засунут в рот. Автопортрет Ларри выглядел так, что его мог бы сделать и Пикассо. Что же касается Джордана… В его автопортрете было больше всего сходства с оригиналом, и он сам явно пришел в восторг.
— Получается, что я не такой уж тупой, а? — бормотал он.
Процесс выздоровления начался. Холли потрепала ему волосы и сморгнула слезы.
— Конечно, Джордан, ты вовсе не тупой. И ни один из вас не тупой.
Рик увидел Холли раньше, чем она заметила его. Сетка отбрасывала нежные блики на ее черты, смягчая резкие линии и делая ее еще привлекательнее. Рик моментально одернул себя. Какого черта, что с ним случилось, почему он вдруг стал отвлекаться на всякие глупости?
Он смотрел, как она ерошит волосы маленькому мальчику, а тот лучится счастьем от ее похвалы. Выходит, детям хорошо с ней. Ну и что? Это ничего не значит.
За тридцать четыре года Рик достаточно насмотрелся на убогую сторону жизни и перестал верить в доброту, якобы заложенную в человеке, будь то мужчина, женщина или даже ребенок. Он уже давным-давно потерял веру в истории со счастливым концом, если и верил когда-то в ранней молодости. Так что наблюдаемая сцена слезу умиления у него не вышибла.
Холли подняла глаза и увидела Рика Он хмуро смотрел на нее. Интересно, чем он сейчас недоволен. Она подчеркнуто, передразнивая, насупилась, а потом улыбнулась ему.
— Что вы здесь делаете?
— Нас отпустили на двадцать минут, — ответил Рик.
— Вы говорите таким тоном, будто вырвались из тюрьмы.
— У меня такое чувство.
— Вы в самом деле заключенный? — спросил подбежавший к Холли и приникший к сетке Бобби. — У меня папа в тюрьме. Вы знаете его. Его зовут..
— Я пошутил, — поспешно пояснил Рик.
— Рик и правда не заключенный, он бухгалтер, — подтвердила Холли.
Она мысленно улыбнулась, заметив, что, услышав о его профессии, ребята быстро потеряли к Рику интерес. Она бы тоже хотела потерять к нему интерес. Но ей такая удача не светила.
— Вы можете войти сюда и присоединиться к нам, — сказала она.
Рику не понадобилось повторное приглашение. Он устроился рядом и стал наблюдать, как Холли работает с детьми. И его в очередной раз удивило, какое выразительное у нее лицо. Не только глаза, которые увлеченно сияли, но и рот…
Добрых пять минут он провел в забытьи, уставясь на ее рот. Вспоминая ответный отклик ее губ, их упругость, вкус. Жадно ожидая второй попытки.
Пока Холли не щелкнула перед его глазами пальцами, он даже не заметил, что ребята ушли.
— Думаете о разложенных простынях квартального баланса? — поддразнивая, спросила она.
Единственное, что у него ассоциировалось с простынями, так это она. Голая. И он целует каждый дюйм ее тела.
— Но ведь вы не чувствуете себя здесь как в тюрьме, правда? — спросила она.
— Как заключенный, за которого платят.
— Перестаньте жаловаться. Ваш хозяин мог бы послать вас на так называемые курсы приключений, где учат преодолевать препятствия. Такие курсы, где вырабатывают ответственность, заставляя влезать по колышкам на пятидесятифутовую стену, предварительно связав короткой веревкой с другими участниками.
— Как по-вашему, для чего это надо? Новый способ для боссов покончить с нами? Вот уж точно творческое решение проблемы.
Холли засмеялась, услышав такой сардонический комментарий.
— Занятия проводятся под наблюдением, и принимаются все меры для безопасности. Но участник должен координировать свои движения с другими членами команды, или далеко он не уйдет. Это своего рода ритуал перехода из одного состояния в другое, предназначенный для того, чтобы приучать людей к мысли, в том числе и боссов, что риск, как говорится, благородное дело — в буквальном смысле слова.
— Я все время рискую.
— Здесь дело не только в риске. Здесь вопрос доверия. Чувствовать себя частью команды.
— Доверия? Это для трусов и идиотов. Надо быть готовым принимать реальность, какова она есть, и не строить иллюзий. Каждый думает только о себе. Это главное. По правде говоря, людей не назовешь чертовски благородными. Вы принимаете это правило и вырываетесь в игре вперед.
— Неверно. Я не согласна с вами. На свете очень много порядочных людей. Вся штука в том, чтобы найти их или дать им найти вас.
— Держу пари, что вы верите в Сайта-Клауса и добрых фей, ведь верите?
— Без тени сомнений, — с улыбкой подтвердила она, ни капельки не чувствуя себя обиженной его сарказмом. — А вы нет?
— Детские сказки, — ответил Рик. — И в счастливый конец тоже не верю. И даже не могу вспомнить время, когда верил.
— Это так печально.
— Угу, я и вправду печальный случай, — насмешливо хмыкнул он.
— Да, — согласилась Холли. — Неинтеллигентный, чересчур самоуверенный, нечуткий, не верит в счастливый конец и думает, что людей не назовешь чертовски благородными. Над вами надо работать и работать.
— Что вы под этим понимаете? — подозрительно спросил Рик.
— Только одно: по-моему, в вас есть нечто истинное, требуется только его восстановить. Назовите меня сумасшедшей, но пока я еще не готова отказаться от вас.
— Должен ли я быть польщен?
— Конечно. Мой интерес должен вызывать в вас робость и благоговение.
