Потом ей почудилось, что она опять куда-то плывет, обхватив его шею руками, Соломон тихонько поцеловал ее и опустил на постель. Сновидение кончилось, сомкнув лепестки, как цветок.
Проснувшись, Лорен сразу вспомнила свой сон и вздрогнула, как от укола, щеки вспыхнули. Она в ужасе закрыла лицо руками. Никогда еще ее не посещали подобные сновидения.
— Ведь это был сон, только сон! — сказала Лорен шепотом. — А разве я могу заставить себя не видеть снов?
Но что такое сон? Может быть, это подсознание, вырвавшееся на волю? Днем сознание крепко держит его в узде, но во сне теряет свою власть, и подсознательное тонкой струйкой выползает из заветных уголков естества, как джинн из бутылки…
Лорен выскочила из кровати. Кожа ее была прохладной и живой. Она чувствовала, будто сбросила с себя какое-то напряжение. Лорен оделась, спустилась вниз и увидела Соломона, который читал газету за чашкой кофе. Он повернулся, приветливо улыбнувшись, а она опять вспыхнула, но увидела, что лицо его осталось невозмутимым.
Если бы он только знал!.. — подумала она, стараясь придать своему лицу такую же невозмутимость. И даже попыталась улыбнуться ему в ответ.
— Полчаса назад я услышал, что мистер Чессингтон проснулся, и отнес ему чашку кофе. Но он немного утомлен и вставать пока не хочет.
— Не заболел ли? — забеспокоилась она. Соломон поднял на нее глаза.
— Дело в том, что ему уже почти семьдесят. Нельзя требовать от него, чтобы он прыгал как молодой козлик.
— Не смей так говорить! — воскликнула Лорен.
Дядя слишком много значил в ее жизни, чтобы она могла примириться с мыслью, что он уже стар. Соломон снова внимательно на нее посмотрел.
— Думаю, тебе не стоит волноваться. Он еще вполне крепок для своих лет, несмотря на болезни. Но очень устает от постоянных болей, не надо об этом забывать.
— Это я знаю. — Она понурилась. — Ужасно, что я ничем не могу ему помочь.
— Ты очень много для него делаешь уже просто тем, что живешь рядом. Ты теперь его жизнь. Когда ты играешь, он как бы оживает вновь…
Лорен и сама прекрасно все знала и очень тревожилась по этому поводу. Чесси возлагал на нее слишком большие надежды. Она постоянно чувствовала на себе этот груз. Цель, которую он ставил перед ней, — совершенство в самом высоком смысле слова. И она все время боялась, что не справится.
Соломон внимательно наблюдал за ней. Их глаза встретились, и у нее уже в который раз появилось ощущение, что Кейд читает ее мысли. Он ласково погладил ей руку.
— Старый маэстро очень тобой гордится. Ты даешь его жизни новый смысл.
Голос его был полон спокойной уверенности. Этот посторонний для них человек говорил так, будто хорошо знал не только Чесси, но и вообще разбирался в их проблемах лучше, чем она. Лорен нахмурилась.
— Соломон, скажи мне правду…
Ее голос умолял, но он смотрел на нее без тени волнения.
— Что ты хочешь узнать?
— Скажи, были вы с Чесси знакомы раньше? Я же не дура и вижу, что с тех пор, как ты сюда приехал, что-то происходит!..
Он встал и посмотрел ей прямо в глаза.
— Лорен, ты мне веришь?
Расширенными глазами глядела она в его смуглое лицо. И после минутного молчания ответила со вздохом:
— Да!
Она действительно доверяла ему. Эти спокойные глаза, этот твердый, волевой рот завораживали ее. Инстинкт подсказывал Лорен, что на него можно положиться. Он улыбнулся, и в его улыбке было столько тепла и нежности, что они тронули ее сердце.
— Верь тому, что я сейчас тебе скажу. Я никогда не причиню вреда ни тебе, ни Чесси. — И, отвернувшись, он продолжил: — Я так долго ждал, когда ты спустишься, и теперь умираю с голоду. Что у нас на завтрак?
На завтрак у них был апельсиновый сок, йогурт с попкорном, салат. И, конечно, кофе. Они вместе возились на кухне, улыбаясь друг другу время от времени. У нее опять появилось ощущение, что он был частью ее жизни уже много-много лет.
После завтрака Лорен переоделась в майку и джинсы, подвязала волосы лентой и занялась уборкой дома. Тапи все время крутился под ногами и хватал зубами то веник, то швабру.
— Гулять хочет, — сказала она.
Тогда Соломон подошел и развязал ленту, распустив ее волосы по плечам.
— Так пойдем погуляем.
Тапи понесся вперед по тропинке между скал, отчаянно лая и виляя хвостом. Над его головой вились чайки, а внизу лежало спокойное озеро, и солнечные зайчики прыгали на невысоких волнах.
Дойдя до мыса Хамелеон, они попали в рощу, густо и неприятно пахнущую диким чесноком. Вокруг них причудливо изгибались стволы старых грабов.
— Раньше их использовали колесники, — сказал Соломон, постукивая длинным пальцем по изогнутой ветке. — Им очень подходила такая форма. Может быть, поэтому такие деревья сейчас исчезают, ведь они теперь никому не нужны.
Лорен передернула плечами.
— Как грустно… Бедные деревья!..
Он посмотрел на нее и улыбнулся.
— Мы все хотим, чтобы в нас нуждались.
Ее как обожгло, и она отвернулась, вспомнив, как во сне, в том самом сумасшедшем сне Соломон хрипло прошептал ей: «Я не могу без тебя». Бросив на него взгляд сквозь ресницы, она заметила, как блеснули его глаза. Он не может знать, что я думаю, мелькнула мысль, и ее щеки полыхнули румянцем.
Она пошла быстрее, стараясь убежать от воспоминаний, и тут ее волосы зацепились за скрюченный сучок, живо напомнивший ей изуродованные пальцы Чесси. Она вскрикнула и протянула руку, пытаясь отцепить запутавшуюся прядь.
— Стой смирно, — скомандовал Соломон.
Пока он распутывал ей волосы, Лорен стояла и спокойно ждала. Потом Соломон взял ее за плечи и резко повернул к себе. Он тряхнул головой, тени веток тревожно пробежали по его лицу. Соломон обнимал ее и улыбался. Она боялась его поцелуев, боялась, что не сможет скрыть своего чувства. Но губы уже горели в ожидании, и горячие поцелуи, пережитые во сне, обжигали ей кожу.
Лорен повернулась, пытаясь вырваться, но руки Соломона держали ее крепко. Она заглянула ему в лицо. Сощурившись, он спокойно наблюдал за ней. Потом наклонился и поцеловал, крепко и требовательно, прижимая к себе все сильнее. Она ощутила прилив жадного желания и ответила на поцелуй со страстью, которую не сумела скрыть. Когда он поднял голову, на лице его было написано такое самодовольство, что она разозлилась.
— Не сопротивляйся мне, Лорен, — прошептал он с улыбкой. — Успокойся.
— Но ты не должен… — пробормотала она, вырываясь.
— Почему?
Она взглянула изумленно.
— Мы знакомы всего два дня.
— Два дня или два века… Какая разница?
— Есть разница!
