— А если бы мальчик? — Как сквозь пелену спросила Лика, подумав о своем хозяине.
— Мальчикам тяжело приходится. — Не пожелала вдаваться в подробности Дорминда. — Из них мало кто выживает.
Молодую мать расковали и отпустили, но ребенок на ее руках продолжал заходиться криком. К ней сразу подошли две вульгарного вида женщины в ярких платьях.
— О, налетели уже, вороны! — В сердцах плюнула Дорминда. — Хотя, куда ей еще деваться? С ребенком-то на руках?
Далее перед жрецом встал невысокий тощий мужик. Его вину жрец зачитывал с особой торжественностью, потому что это был убийца. Его руку тоже прижгли, посыпали красным порошком, после чего расковали и столкнули с помоста. На беднягу тут же набросились несколько человек (родственники убитого — пояснила Дорминда) и несколько раз пырнули ножом. Толпа на это отреагировала весьма одобрительно.
— Они в своем праве. — Нехотя сказала Дорминда. — Хотя могли бы и подождать, пока народ разойдется.
Лика уже ничего не спрашивала и не уточняла. Молча смотрела на молодую мать, которую уводила с собой одна из хозяек публичного дома, на распростертое у подножия тело, которое служки уже крюками затаскивали на низкую раздолбанную телегу. Но представление еще не закончилось. К жрецу принесли еще двоих младенцев, на этот раз без матерей.
— Подкидыши. — Брезгливо сказала Дорминда.
Их прижгли, не обращая внимания на плач, посыпали ранки синим порошком и унесли в храм.
— Что с ними будет? — Чужим голосом спросила Лика.
— Ничего! — Резко ответила не желающая вдаваться в подробности Дорминда. О судьбе таких детей ходили страшные слухи, и, учитывая то, что она ни разу не встречала взрослого изгоя, выросшего при храме, пожилая женщина склонна была им верить. Но говорить об этом впечатлительной Лике ей не хотелось. — Там о них позаботятся!
Лика вдруг повернула к ней резко повзрослевшее лицо и спросила:
— Дорминда, почему их просто не убивают? Зачем заставляют переживать такое, если потом все равно убьют?
— Наша всемилостивейшая богиня не хочет просто так отнимать подаренную жизнь! — Заученно ответила та. — Она хочет, чтобы ее дети через унижение других научились бояться и избегать греха, где бы он их не подстерегал! А жизнь изгоя ей не нужна, она навсегда изгоняет его из своего сердца, потому что он есть воплощенное зло! Лика покачала головой и отвернулась. Нет, ей никогда этого не понять.
Домой они возвращались молча. Даже на Дорминду церемония произвела тяжелое впечатление, хоть она ни за что не призналась бы в этом. Дома они опять же молча доделали все дела, и Дорминда, уже уходя, все-таки заговорила с мрачной и потерянной Ликой.
— Лика, доченька, нравятся тебе наши порядки, или нет, — тут уж ничего не поделаешь! Такова жизнь! Таш — хороший человек, это я могу сказать открыто. Он изгой и преступник, но он хороший человек! За два года, что я к нему прихожу, я не слышала от него ни одного дурного слова! Но ты, Лика, девочка моя, беги от него, как от огня, пока еще не поздно. Он пожалел тебя, так воспользуйся этим! Устрой свою жизнь, выйди замуж, нарожай деток. Что еще нужно женщине для счастья?
После этих слов пожилая служанка прослезилась, и Лика, тоже расплакавшись, обняла ее, не зная, что сказать. Она видела, что Дорминда и в самом деле переживает за нее, но не могла ей ничего пообещать кроме того, что хорошо обо всем подумает.
Она ушла, а Лика без сил свернулась калачиком на кровати, стала думать. Правда, думалось ей совсем не о том, о чем советовала Дорминда. У нее перед глазами, как наяву, стоял помост, на котором клеймили грешников. Она вспоминала, как они протягивали палачу руки, и ей становилось не по себе от беспомощности этого жеста. Она вдруг поняла, почему клеймо не ставят на более заметном для окружающих месте — оно в первую очередь было предназначено для самих изгоев. Чтобы они каждый день смотрели на него и знали, что они — отверженные. Что они никому не нужны, даже давшим им жизнь богам. Чтобы они чувствовали себя грязными и стыдились этого. Чтобы они не сопротивлялись, когда их будут убивать. Чтобы сами не хотели жить.
А еще Лика поняла, почему Таш никогда в жизни не позволит ей остаться с ним. Потому что не захочет, чтобы его ребенку досталось такое же клеймо, как у него. Дорминда как-то упомянула, что он — изгой с рождения, и Лика уткнулась в подушку, давясь рыданиями, от представившейся ей картины его клеймения.
Потом взяла себя в руки и успокоилась, решительно вытерев слезы. Таш хочет, чтобы она вышла замуж? Хорошо, чтобы доставить ему удовольствие, она попытается.
Хотя мысль о замужестве вызывала в ней отвращение, и она даже знала, почему. Если она свяжет судьбу с кем-нибудь из местных, ей придется с головой окунуться в эту жизнь, и спасения уже не будет. Она окажется связанной по рукам и ногам обязательствами перед мужем, детьми и родственниками, сверху ее придавит груз многочисленных обязанностей жены и матери семейства. И Храм, со своими порядками, будет стоять надо всем этим, придавливая ее своим могуществом. Лика заранее задыхалась, и на секунду ее посетила крамольная мысль, что проще было бы умереть, чем добровольно ввязываться во все это.
Таш и Самконг уже битый час ломали друг друга на тренировочной площадке. После вчерашней попойки на Самконга было жалко смотреть, но именно в такие дни на него обычно накатывало желание начать вести здоровый образ жизни и поддерживать свое тело в должном состоянии. Силушкой его богиня не обидела, но гибкость с возрастом стала не та, и он пыхтел, как забытый на плите горшок каши, пытаясь вывернуться из очередного захвата Таша, который, проявляя редкостную жестокость, даже не думал поддаваться. Напротив, сделал еще пару неуловимых движений, и безжалостно ткнул старого друга мордой в песок, которой был щедро посыпан поединочный круг. Отпустил же его только тогда, когда побежденный друг энергично заскреб землю свободной пятерней.
— Ну, что, хватит на сегодня? — Спросил он, протягивая Самконгу руку.
Тот, отплевываясь, схватился за нее и тяжело поднялся с колен.
— Хватит. — Недовольно проворчал он. — Ну, ты и…
— Кто? — Спокойно поинтересовался Таш.
— Гусь! — Огрызнулся Самконг. — Только кости ломать горазд! Никакого душевного понимания в тебе нету.
— Понимания? — Удивился Таш. — Какого Свигра я тебя понимать должен? Это что, я тебя с бодуна сюда притащил?
— Ну, тащить, может и не тащил, — нехотя согласился Самконг, — но что песок заставил жрать, это да!
— Знаешь, что? — Разозлился Таш. — В следующий раз, когда на тебя накатит, я буду тебя на скотном дворе тренировать, чтобы ты вместо песка навоз жрал!
