— Нет, заноза, но она засела глубоко. Мне нужна иголка, чтобы вытащить ее.
— В доме должна быть. Макс, принеси иголку и спички. Нужно стерилизовать иголку.
Мэри положили на лужайке, мальчики столпились вокруг.
— Может, лучше позвать маму? — спросил Тедди.
— Не надо, я сама справлюсь, — заявила Криста. — Ты будешь храброй девочкой, Мэри?
Мэри закусила губу.
— Постараюсь.
Появилась иголка — большая, поблескивающая. Стерилизация ее превратилась в настоящую церемонию, иголку двигали взад-вперед в огоньке спички, пока кончик не почернел.
— Она обожжет меня. — В глазах Мэри стояли слезы.
— Нет, не обожжет. Я подую на нее.
Криста так и поступила. Глаза всех четырех мальчиков были прикованы к ней. У нее образовалась аудитория, причем очень внимательная. Может быть, когда вырастет, ей стоит стать хирургом?
Это будет ее первая операция.
— Я не должна была дуть на нее. Могли попасть микробы.
Криста уже вошла в роль врача.
— Ну, давай, Криста. Папа готовит сосиски около бассейна. Они уже сто лет как готовы.
Патрик был голоден.
— Ладно-ладно.
Криста глубоко вздохнула и воткнула иголку в подошву своей маленькой сестры там, где виднелась заноза.
— Ой! — завопила Мэри.
Для семилетней девочки всего этого оказалось слишком много: возбуждение, боль, то, что она оказалась в центре внимания, мысль о том, что ей не достанется хот-дог. Она расплакалась.
— Прекрати! — резко сказала Криста. — Прекрати, Мэри!
— Кеннеди не плачут, — заявил Патрик.
Криста обернулась к нему. Только ей было позволено критиковать свою семью, но больше никому!
— Моя сестра не Кеннеди. Она — Кенвуд, а Кенвудам плакать можно! — отрезала она.
Кенвудам плакать можно… Кенвудам плакать можно… Прошло столько лет, а Криста помнит, как она злилась, говоря это. Потому что, конечно, Кенвуды, как и Кеннеди, не имели права плакать. Таков был закон, установленный родителями, и в нем сконцентрировалось все, что было неправильным в ее детстве. Мать и отец Кристы никогда не признавали истину, которую она с тех пор осознала, а именно — когда подавляешь эмоции, они вовсе не исчезают. Они живут внутри, булькают в глубине и проявляются рябью на поверхности. Эти эмоции болезненны, как заноза в ножке ее маленькой сестры, и они заставляли Кристу быть жестокой, когда она должна была быть доброй и ласковой. Бедная, бедная Мэри! Если бы только Криста могла сейчас обнять ее! Если бы каким-то чудом Мэри оказалась сейчас рядом с Кристой, задавая вопросы, требуя внимания от старшей сестры, которую обожала. Самая милая из маленьких сестер в мире прожила ровно столько, чтобы увидеть еще четыре лета.
Криста пыталась отогнать от себя воспоминания, из этого у нее ничего не получилось.
Полицейская машина завывала на дороге, огибая растущее посередине дерево и выбрасывая из-под колес гравий. Криста услышала ее приближение еще за милю и лениво прикинула, у кого из соседей случился сердечный приступ. Она остановилась в дверях, наблюдая за вспыхивающими синими огнями, приготовившись сказать, что они ошиблись домом. Полицейский выскочил из машины, оставив дверцу открытой, и, пока он шел по направлению к Кристе, она уже поняла, что он приехал по правильному адресу. Он был бледен, и хотя еще не заговорил, по его хмурому лицу было видно, что он нервничает, подыскивая нужные слова.
— Что случилось?
— Мисс Кенвуд?
Он явно тянул время. Полицейский прекрасно знал, кто она. Он всегда завтракал у Грина. Криста почувствовала себя так, словно холодные пальцы дотронулись до ее тела, внутри все оборвалось. Она шагнула навстречу полицейскому.
— Произошел несчастный случай. Ваши родные…
— Они не пострадали? Они живы? — закричала Криста.
Ее мама, отец… Мэри. Они поехали в гости, а Криста осталась дома, потому что у хозяев не было детей ее возраста.
— Случилась беда, — сказал полицейский. — Ваши родители оба погибли. Ваша сестра сидела на заднем сиденье. Она еще жива. И зовет вас. Я отвезу вас туда. Нам надо поторопиться.
— О Боже… О Боже!
Криста бросилась к машине, обхватив голову руками. Потрясение почему-то заглушило всякие чувства к родителям. Но Мэри, маленькая Мэри, которая жива и зовет ее!
Они мчались по бульвару Норт-Оушен, сирена громко завывала.
— Она в порядке? — Кристе казалось, будто ее голос доносился откуда-то издалека.
Полицейский с мрачным лицом смотрел на дорогу.
— «Скорая помощь» уже выехала туда, — только и сказал он.
Солнце спокойно отражалось в гладкой поверхности моря слева от них. Через минуту они будут там.
— Боюсь, что там много крови, — нарушил молчание полицейский.
Тормоза взвизгнули, когда он остановил машину рядом с полицейской машиной, перекрывавшей дорогу. Микроавтобус стоял боком, его перед и одна сторона смяты серебряным «Мерседесом», который вонзился в микроавтобус подобно копью. Две тряпичные куклы сидели на переднем сиденье, как два манекена в телевизионной рекламе ремней безопасности. Разница была только в том, что они были покрыты кровью. Криста прижала руку ко рту. Другой полицейский открыл перед Кристой дверь машины.
— Вылезайте, — сказал он, протягивая руку, чтобы помочь ей.
Криста, шатаясь, выбралась из машины. В голове у нее все помутилось, но она знала, что должна держаться мужественно. Потом она услышала:
— О-о-о! Мне больно!
Это рыдал ребенок. Это кричала Мэри, кричала откуда-то из глубины «Мерседеса», который превратился в гроб. И тогда Криста, оттолкнув протянутую ей руку, метнулась к дыре, которая раньше была окном, и встала на цыпочки.
— Мэри, о Мэри, девочка моя, дорогая, это я! — рыдала Криста, слезы застилали ей глаза, а страх сотрясал все ее существо.
— Криста? Криста! О Криста, мои ноги!
Испуганное личико Мэри виднелось в полутьме сплющенного салона машины. Глаза девочки расширились от боли и ужаса. В лице не было ни кровинки. Одна ее рука была свободна, а вторая погребена вместе с телом под грудой искореженного металла.
— Не волнуйся, дорогая, я здесь! Все будет в порядке. Доверься мне, Мэри. Будь мужественной, как всегда. Это я, дорогая!
— Меня раздавило, — сказала Мэри. — Меня раздавило! Я не могу двигаться!
— Мы вытащим тебя. Они уже едут. — Криста ощутила дикий ужас. Она обернулась и закричала во весь голос: — Помогите! Бога ради, помогите, кто-нибудь! Сделайте что-нибудь!
Она повернулась к сестре.
— О Криста, я люблю тебя! — проговорила Мэри с мудростью, которую обретают дети, чувствуя приближение смерти. — Я так люблю тебя!
