2
В большой комнате было темно, жалюзи опущены, только на столе горела маленькая свеча в мозаичном стеклянном подсвечнике, но она лишь бросала отблески на стекло журнального столика, бутылку с джином и два бокала, свет играл в расколотых гранях ледяных кубиков. Судя по всему, собеседники предпочитали не видеть лиц друг друга, и только таким образом могли быть откровенными.
— Понимаешь, Джимми, я просто не знаю, как это рассказать. — ни один поклонник не узнал бы сейчас Криса Харди. Его голос был тихим и мягким, с чуть заметной хрипотцой, в нем звучала нехарактерная для рок-звезды растерянность.
Джимми Грэмм внимательно слушал, не говоря ни слова, только его глаза блестели в полутьме.
— Это все Даншен. — произнес Крис и опять замолчал. Потом заговорил, и Джимми видел, что его друг с трудом подбирает слова. — Он потащил меня к этому мужику, астрологу, что ли. Он хотел, чтобы я сказал ему, когда я родился. Число там, месяц, время… А черт его знает, в какое время я родился, я и мать-то свою плохо помню. Ну в общем, с гороскопом не вышло ни черта, он стал мне предсказывать всякую чушь, и там был этот парень… Он сказал, в смысле астролог, что он его племянник. Какой он, к черту, племянник. Понимаешь, на нем был такой плащ, с капюшоном, ну, для понта, я его и не разглядел сразу. — Крис запнулся, и перед его глазами всплыло бледное, словно только намеченное призрачной кистью лицо, большие серые глаза, казавшиеся почему-то почти черными, со странным страдальчески упорным выражением в них, прямой нос и дуги темных бровей, вскинутых в горьком удивлении, маленький, плотно сжатый рот и гладкий подбородок, светлые, мерцающие в полутьме короткие волосы. Он в жизни не смог бы описать Джимми, что так поразило его и в этом лице, и в очертаниях хрупкой фигуры — то ли это затаенное страдание, то ли, напротив, страшная жестокая воля, словно и никак не связанная с ее обладателем, но Крис не мог отделаться от этого лица, которое снилось ему во сне и являлось наяву. — я отдал ему свое кольцо. Я не знаю, почему, я просто подумал, что тогда еще смогу увидеть его еще раз. Что он никуда не денется от меня. И еще, он сказал мне такую странную фразу, я поэтому и хочу так назвать диск — и Крис с каким-то глубоким страданием в голосе произнес — Chambre Ardente.
— Да классное название, я же тебе говорил. А я-то думал, откуда ты его взял… — задумчиво произнес Джимми. — ну и что дальше было? Я пока не очень понимаю, к чему ты это все? Он что, нагадал тебе что-то?
— Понимаешь, я все время думал, что хочу его увидеть еще раз. Я даже хотел припереться к этому астрологу так просто, без приглашения, только… Я просто был уверен, что он поймет, зачем я пришел и не позовет его. Я вообще подумал, а потом, кстати, мне и Даншен сказал, что это никакой его не племянник, он его любовник или что-то в этом роде. Ну, тут я совсем поехал. Я просто сдвинулся. Я даже пару раз приезжал к этому дому. Только я его не видел. А потом он прислал мне записку.
— Он — тебе? — изумленно спросил Джимми.
— А что? — немедленно взвился Крис. — Я, блин, что, так плох, по-твоему?
— Да нет, успокойся, ради Бога. Я просто удивился, странно, что он решился на это. Это просто… Как пятнадцатилетняя девчонка, понимаешь?
— А нет, все было совсем не так. Он не автограф просил, он хотел встретиться и сказать что-то важное.
— Ну и? — поторопил уже совсем заинтригованный Джимми замолкшего Криса.
— Ну, и я с ним встретился. — выдавил Крис.
— Ты с ним переспал? — продолжал допрос Джимми. При яростной демонстрации жесткой гетеросексуальности, практически все члены группы, кроме счастливо женатого басиста, были удручающе неразборчивы в интимных связях. Никому бы из них и в голову не пришло завести роман с мужчиной, но переспать с приглянувшимся парнем мог каждый из них, это даже считалось особым шиком.
— Нет, ты чего.
— А почему нет?
— Ну, он не такой.
— Не какой? Ты же говоришь, что он гомик.
— Ну, я не знаю, я даже не знаю, как ему это сказать, понимаешь? Он, похоже, считает меня просто козлом. Тупым кретином. А потом, я сам веду себя, как кретин. Я даже пьяным прикинулся, пока с ним в машине катался, просто, чтобы он подумал, что я нализался, а не на самом деле такой. Черт, я не знаю, что делать, Джим. Я просто хочу его все время видеть и все такое, ну, ты понимаешь…
— Стоп, Крис, подожди. — Джимми зашевелился в темноте на диване и сел. — То есть, ты хочешь сказать, что ты хочешь трахнуть какого-то паренька, а он просто об тебя ноги вытирает?
— Да нет, я не трахнуть его хочу, — в отчаянии проговорил Крис, — я не знаю, чего я хочу, ну и это тоже, но это не главное, хотя, хрен его знает, может я, правда, только хочу с ним переспать, и все, я не знаю, Джим, может, ты мне объяснишь что-нибудь.
— О Господи. — Грэмм пересел к Крису и обнял его за плечи. — Послушай, успокойся. А ты не можешь ему просто в лоб предложить?
— Нет. Не могу. Об этом речи быть не может. Он пошлет меня к чертовой матери, а мне зачем-то надо его все время видеть. Послушай, может, я просто гомик?
— Вряд ли. — Джимми успокаивающе похлопал приятеля по плечу. — Это бывает. Тебя просто зациклило. Ничего. Ты еще с ним встретишься?
— Да, завтра. Я уйду с репетиции пораньше, у меня с ним назначено на десять.
— Ясно. Ты только успокойся и не пей много. Вот черт.
— Ага. И я еще вот что думаю. Понимаешь, его дядька, ну этот астролог, который не дядька вовсе, он его держит.
— В смысле?
— Ну, на привязи, на коротком поводке. Я не знаю, но я чувствую. То ли парень попал в историю, то ли денег ему задолжал, но он этого дядьку своего терпеть не может. Это я тебе точно говорю. Он вроде той жабы, Грега, помнишь?
Грегори звали менеджера ребят, который продержался у них год, когда группа только-только набирала обороты. Он не гнушался ничем, платил ребятам мало, забирал себе все деньги, и они смогли избавиться от него, только найдя хорошего адвоката.
— Так вот, он такой же. Все улыбается. Знаешь, мне хочется просто снять квартиру и поселить его там, чтобы он никогда не возвращался в этот дом.
— Ну-ну. А как его зовут хоть?
— Зовут его, уржешься. Стэнфорд Марлоу.
— Нормальное имя, — рассеянно ответил Джимми, воспитывавшийся в куда более интеллигентной семье. — И что ты собираешься делать?
— Не знаю. Но я все равно добьюсь своего. — глаза Харди сверкнули в темноте, и Джимми вспомнил строчку из его песни «Когда-нибудь я сожгу этот город дотла». В этом он был уверен и его это пугало. Крис мог сжечь всю свою жизнь в нелепой погоне за чем-то, показавшимся ему смертельно необходимым. Но тут в голову Джимми Грэмму пришла еще более ужасная мысль. Крису могло и не казаться. Этот юноша, о котором Джимми не знал ничего, кроме имени, мог быть действительно необходим Крису, только вот зачем? От этой мысли по спине гитариста почему-то прошел холодный пот.
