Чертов берет большой кухонный нож из подставки и подходит ко мне.
— Голодная? — спрашивает он.
— Я бы открыла, если бы была голодна.
Он скептически смотрит на мои тонкие руки и молча вбивает лезвие в первую банку. Он расправляется с ней за несколько секунд совершенно варварским способом. Аппетита это не прибавляет. Я ставлю чайник, решив ограничиться зеленым чаем. К счастью, он тоже есть в шкафчике.
— Как самочувствие? — я все же задаю прямой вопрос. — Я думала, ты проспишь до утра.
Я достаю вторую кружку и ставлю ее рядом со своей. Меня слишком хорошо воспитали.
— Я в порядке, — коротко отзывается Чертов, показывая, что подробностей не будет. — Я не пью чай.
Он накрывает ладонью чашку, которую я достала, и не дает мне бросить в нее пакетик.
— Значит кофе?
— Черный. Без сахара.
Чертов уходит к столу. Он опускается с надтреснутым выдохом на стул, подвигая к себе ужин. Его выдох действует на меня как напоминание, что он ранен и что за ним можно еще немного поухаживать. Даже налить черный кофе без сахара.
— Ты плакала?
— Что?
— Это простой вопрос, Татьяна. Ты плакала или нет, пока я спал?
Я качаю головой. Я подхожу к столу и ставлю на него две кружки, от которых исходит дымок. Но я чувствую тепло не только пальцами, жар также расходится по моим щекам. Внимательный взгляд Чертова действует на меня с удивительной силой, он изучает меня, словно я открываюсь для него с неожиданной стороны. Я сама удивлена, что не закатила истерику после всего случившегося, как любая нормальная девушка.
— Лавров закалил меня, — я неуклюже шучу, чтобы сбросить напряжение, и провожу ладонью по спинке стула. — Я прошла его школу, так что больше не плачу по пустякам.
Повисает неловкость вместе с тишиной. Я собиралась сесть рядом, но теперь сомневаюсь. Слишком близко к нему… Я вдруг понимаю, что то неясное чувство, от которого я сбежала, когда Чертов обхватил мои пальцы и сказал остаться в спальне, возвращается.
Стоит подойти к нему на расстояние вытянутой руки, как его мужская энергетика становится осязаемой. Она окутывает и продавливает, заполняет каждый уголок чем-то тягучим и темным. Самое плохое, что перемена случилась без моего участия, я иначе реагирую на Чертова и не могу этим управлять. Страх ушел, а на его место пришло что-то другое… совсем другое…
— Ты знаешь, кто обстрелял твой дом? — я продолжаю стоять, терзая спинку стула пальцами. — Из-за чего это вообще произошло?
— Думаю, из-за документов, которые привезли из ячейки Лаврова. Там был компромат на несколько серьезных людей. Кто-то из них послал своих парней, чтобы забрать папки.
— Там была папка и с моим именем.
Чертов протягивает ладонь и сжимает мое запястье. Один стремительный рывок и он усаживает меня на свои бедра. Всё происходит столь молниеносно, что мой пораженный выдох касается его лица. Я оказываюсь прямо перед ним и чувствую, как наше дыхание смешивается. Я дышу его воздухом, а он моим.
Вот теперь он точно слишком близко.
— Ты что боишься меня? — спрашивает Чертов, и мне мерещится то ли досада, то ли раздражение в его голосе. — Ты от выстрелов так не дрожала.
— Дело не в страхе.
— А в чем тогда?
— Я не знаю, я…
Он не дает мне договорить, нажимая пальцами на подбородок. Чертов обжигает меня прикосновением, которое колет электрическим током. Он заставляет меня поднять лицо и посмотреть ему в глаза. Я проваливаюсь в их темную глубину и окончательно запутываюсь в своих эмоциях.
Их чересчур много, и они неправильные.
Непрошенные…
Я вспышкой понимаю, что полтора года фиктивного брака с Лавровым стоили мне слишком дорого. Я привыкла к издевательствам и угрозам, я так глубоко спрятала эту правду, что почти обманула себя. Но Чертов сказал в спальне “я ничего не сделаю” и плотину прорвало. Ведь Лавров только и говорил, что сделает со мной.
Да, Чертов другой.
Совсем другой.
И меня тянет к нему.
Глава 12
Я замираю от собственного признания. Я правда сказала, что меня тянет к нему? Пусть только в мыслях, но этого уже очень много. Тем более сейчас, когда Чертов проводит большим пальцем по моему подбородку. Его тепло и близость творят немыслимое.
Так не должно быть.
Мы ведь чужие.
Совершенно чужие!
Я пытаюсь напомнить себе, что он преступник, что он творил страшные вещи, по-другому не стать лидером в их мире, и он точно не тот мужчина, на коленях которого стоит сидеть. Он просто ранен, может немного благодарен за помощь, или не хочет выслушивать мои истерики, пока не в лучшей форме. Вот и хочет приласкать. Или вообще забавляется…
Зачем я ему?
Зачем эти прикосновения и взгляды в глаза?
Я все равно не узнаю ответов, но мне точно не стоит играть в его игры. Это слишком опасно…
Чертов наклоняется и накрывает жесткими губами мои губы. Всего секунда, жалкая вспышка между “да” и “нет”, и он сминает меня. Вместе со всеми мыслями и попытками остановиться. Я забываю всё, о чем думала только что. Все доводы разума сметает его мужская непоколебимая уверенность, Чертов запускает руку мне за спину и напирает сильнее. Делает поцелуй глубоким и сумасшедшим, от него невозможно спастись. Только принимать. И я отвечаю ему, хотя слышу, как внутри дрожащей струной звучит чувство вины. Мне будет стыдно потом, я пожалею, я совершенно точно пожалею.
Но это потом, а сейчас… Сейчас Чертов целует так, словно берет свое. Сладко и одновременно жестко. И бьет резким запахом табака.
— Нет, — я отстраняюсь от него с выдохом.
Мне удается вынырнуть из безумия всего на полголовы. Я отрываюсь от его губ, но остаюсь в его сильных руках.
— Только не вырывайся, — замечает Чертов с усмешкой. — Мне нельзя тревожить плечо.
— Тогда отпусти меня сам.
— Но мне так легче.
— Что?
— Ты действуешь на меня как обезболивающее.
— Ты издеваешься, да? По глазам вижу, что да, — мне отчаянно хочется отпихнуть его, но проклятое сострадание мешает. — У тебя очень странная реакция на пулевое ранение.
— Разве? Я захотел поцеловать красивую женщину после того, как чуть не погиб. Это странно?
Он откидывается на спинку стула, позволяя мне выдохнуть. Я получаю толику свободы и поднимаюсь на ноги, пока еще могу связно думать.
— Это… это…, — я не в силах подобрать слово и, в конце концов, отмахиваюсь. — Я не хочу играть в эти игры. Я не потяну… Я ведь завишу от тебя, я вся в твоей власти. Ты решаешь куда я пойду, с кем буду общаться, где буду жить, как жить. Ты всё решаешь, — я накручиваю слова и пугаю саму себя, а что если он и правда может решать “все”, даже то, как далеко зайдет наш поцелуй. — Я вообще могу отказать тебе?
Чертов бросает на меня ледяной взгляд.
— Я не Лавров, Татьяна, — отрезает он.
— Но ты тоже заставил меня подписать договор. Он захотел быть моим мужем, а ты опекуном. Велика разница!
Я нервно сглатываю, не веря, что бросаю это ему в лицо. Я же вижу, что ступаю на тонкий лед. Чертову не нравится то, куда повернул наш разговор.
— Для чего я тебе? — я упираюсь ладонями в стол и в порыве наклоняюсь к Чертову. — Для чего я вам всем?! Что во мне такого?! Я же никто.
Мой голос выцветает на последнем слове. Всплеск эмоций гаснет, когда я снова смотрю Чертову в глаза. Там лед, камень, красный закат.
— Прости, — произношу машинально, ощущая, как нутро обжигает чувство опасности.
Нашла на кого кричать.
Черт!
Он же босс. Криминальный босс! Такие люди не терпят оскорблений и даже повышенного тона в свой адрес.
— Лаврову ты нужна была как страховка, — произносит Чертов.
Он перемалывает злость внутри себя и говорит со мной как с запуганным ребенком.
— Он собирался выходить из дел, — Чертов медленно проводит ладонью по столу, он подбирает слова и звучит максимально сосредоточенным. — А из наших дел тяжко выходить, он слишком много видел и знал. Я не могу залезть в его больную голову, но, думаю, он хотел продать тебя.
