class="p1">Я глаза закрыла, открыла.
Закрыла, открыла.
Для лучшего эффекта сняла с рук варежки и пальцами очи свои потерла, в надежде, что происходящее — это всё бред моего больного воображения. Думаете, помогло? Пф-ф-ф. Конечно же нет. Длинноногий как стоял, так и стоит, взглядом мне на машину показывая.
— ЛУНА МОЕЙ ЖИЗНИ, МОЕ СОЛНЦЕ И ЗВЕЗДЫ.
Господи, сделай его немым, что ли. Пожалуйста, вот пусть он прямо сейчас перестанет нас позорить. Суханову-то всё равно, к нему, обалдую такому, привыкли, а ко мне нет. Мне здесь еще учиться и учиться. Мне. Полине Немцовой, а не луне, солнцу и звездам.
— Суханов, ты кактусов обнюхался или Любаня по голове тебе настучала? Хотя, в общем-то, мне плевать, что у тебя там с головой, главное, замолчи и уезжай. И лучше тебе прямо сейчас не испытывать мое терпение. А то солнце не сдержится и на фиг спалит тебя. Кстати, завязывай с «Игрой престолов». Тебе до Дрого еще скакать и скакать.
— УЕХАТЬ? БЕЗ ТЕБЯ? ДА ЭТО НЕВЫПОЛНИМО, — продолжает играть он в своем театре одного актера, на премьеру которого уже пришла толпа зевак. — Так ты в машину прыгаешь или как? Дрого замерзать начал.
Вот гад.
Спокойно, Полина. Соберись. Безвыходных ситуаций не бывает. Сейчас ты можешь просто пройти мимо него и не обращать внимания на его словесный вулкан. Точно. А завтра будет новый день, новые сплетни, и все разом забудут про этот крокодилий цирк.
Всё. Аривидерчи. Гуд бай. Ауфидерзейн. Короче говоря, иди ты в баню, Суханов, а мне домой пора. Там вещи до конца не разобраны. Мебель не передвинута. Вид не виданный.
— Или как. — Беру Аньку под руку, нечего ей тут в первых рядах сидеть, и, задрав нос, начинаю спускаться по ступенькам.
Идиотизм какой-то. Все продолжают на нас смотреть. И как тут не убиться на скользких плитах, когда на тебя так пристально глазеют? «Никак», — подумала я, и в секунду, когда Анька вырывается из моей хватки, поскальзываюсь и, задрав левую ногу, парю над землей.
Последние слова: чертов крокодил.
Зажмуриваюсь, представляя, как сейчас долбанусь и мне будет жутко больно. Вот сейчас. Ну. Ну. Чего не падаю-то? Умерла? Мамочки, я ж еще молодая. Мне жить и жить. Я еще диплом не получила. Не выехала на первое дело. Не нашла улик убийства. ЗА ЧТО?
— Да не ори ты так. Оглушишь.
Я не поняла, почему у ангела, который меня перед вратами рая встречает, такой противный Сухановский голос? Или это не рай? Ад? Мой личный ад, где есть Назар? Хотя на дьявола он смахивает чем-то. Ё-моё, так он меня и здесь достал.
— Полин. — И Алипатова тут? Она тоже того… откинулась? Ну, ладно она в ад попала, а я-то как там оказалась? — Чего? Немцова, глаза открой, пока я тебя сама в преисподнюю не отправила.
— А по мне, пусть не открывает. — Меня слегка подкидывает, а потом снова ощущаю себя в надежной хватке. — Кто я там? Ангел? Вау, какие фантазии маленькую зайку посещают. Если что, у меня дома крылья есть. Могу переодеться.
Смех. Нет, скорее лошадиный ржач. Но в аду не смеются, в аду кричат. Это значит, что я…
Убиться веником. Я у Суханова на руках разлеглась.
О-чу-меть.
— Поставьте меня на ноги, пожалуйста, — сдержанно говорю ему, упрямо скрещивая руки на груди.
— Все-таки ударилась головой, — подозрительно смотрит на меня подруга.
— Да я вроде успел, — отвечает Суханов и макушку мою разглядывать начинает. — Но после «пожалуйста» ей точно надо головушку проверить. При мне она говорила все слова, кроме него. Или у креветки с этим туго?
— С благодарностями? — удивляется подруга, или уже не подруга. Тут надо хорошенько всё обдумать, что делать с этой предательницей. — Да как-то не особо она его использует.
— Вообще-то, я еще здесь, грифы облезлые.
И не дожидаясь, пока меня красиво поставят на землю, спрыгиваю сама, неуклюже шапку поправляя.
— ОНА ОЧНУЛАСЬ, — снова заголосил крокодил, отряхивая от снега мою сумку. — Я ТАК ПЕРЕПУГАЛСЯ ЗА ТЕБЯ. ЖИЗНЬ, КАК СЕКУНДА, ПЕРЕД ГЛАЗАМИ ПРОНЕСЛАСЬ.
— Так, Суханов, — хватаю парня за куртку и тяну на себя. Со стороны мы смотримся, наверно, смешно. Ну, такая коротышка пытается наехать на Дядю Степу, вцепившись в его рукав. — Угомонись. Не хватало еще подобного срама в моей биографии.
— Какого еще срама? — возбухает Назар. Ага. Ему не понять. Он вон сейчас сказок здесь всем рассказал и забыл. Потом вон будет заигрывать с какой-нибудь Зиной, а я… Меня ж в брошенки запишут. Смеяться начнут. Пальцами тыкать. За спиной шушукаться. И всё. Я ж с себя не смою это темное пятно позора.
— Обычного, Суханов.
— Баб не поймешь.
— И не понимай, просто уезжай, и всё. Ну, или беги с этими словами к Любане. Она, я думаю, будет счастлива. А если что-то подзабыл, ты вон к тем зевакам обратись, они всё на видео сняли.
И чего он косится на меня?
Правду же сказала. Где написано, что после правды пыхтеть так надо? А он пыхтит. Брови хмурит и паром дышит.
Я перегнула, что ли?
Ой, я ж его еще не поблагодарила.
— Назар, — смягчив голос, начинаю я. — Кстати, спасибо, что поймал. Правда спасибо.
— Ну, мы, ангелы, такие. Ловить любим.
Невыносимая личность. По-нормальному с ним нельзя.
— Если бы ты меня не доставал, я бы и не полетела. — Как так получается? Как он одной фразой может вывести меня из привычного доброго состояния? — Ань, пошли уже.
Оборачиваюсь, а подруги-то рядом нет. Пропала. Сквозь землю, блин, провалилась.
— А где она?
— Она ушла, когда ты про срам рассказывала. Наверно, перебивать не хотела. Тема-то важная.
Ну, Алипатова. Ну, подруга. Припомню я тебе еще это.
— Тогда и я пойду.
— Поедешь.
— Правильно, поеду.
И шага в сторону остановки не сделала, как он снова выдал:
— Народ, ну что? Похищаем красавицу или дождемся, когда она сама одумается?
— Похищаем! Похищаем! — раздались восхищенные, заметьте, в основном женские голоса.
Оно и понятно. Меня, наверно, дурой считают, раз я с самого начала в тачку не прыгнула. Хотя, может, и правда дура. Кто ж от такси бесплатного отказывается?
— Скажи, что тебе от меня надо?
— В машине скажу. Я реально уже замерз. Пожалей Назарку и запрыгивай.
Назарку не пожалела. Себя жалко стало. Нос холодный. Даже колготки под джинсами уже не спасали. Такими темпами утром ко мне насморк с температурой в гости нагрянут.
Всё. Сдаюсь.
Не стала ждать еще одного приглашения, а сама на заднее сидение завалилась, дверью хлопая.
— Ну, и вредная же ты, Немцова. — Назар сел в
