Елисей качает головой, с трудом выслушивая упрёки. Мне самому не хочется давить, но эмоции сильнее, лишь однажды удалось их обуздать.
– Ладно, – выдыхаю я, проработав шею. – У тебя есть их адрес?
– Только тот, что известен тебе, – огорчённо заявляет отец. – Божена переехала, как только узнала о побеге дочери.
– Что это значит?
– А то, что Софии сбежала не только от нас, Тихон, – выдаёт он. – Мы все огорчили её. Кто-то больше, кто-то меньше.
Новые факты провоцируют очередную порцию вопросов. Но я не смог пропустить оговорку, что покарябала уши.
– Ты сказал, огорчили? Не припомню, чтобы обижал её в тот день.
– Ты действительно думаешь, что сердце девушки – конвейер? – возмущается он. – Я удивлён, что она не сделала это раньше, а терпела столько месяцев.
Очередной промах отца подтвердил мою догадку.
– Ты знаешь больше меня, так? – чувствую, как напрягаются скулы. – Я не был подарком, скрывать не стану, но потом всё изменилось. Тогда София относилась ко мне по-всякому, но едва ли это сравнимо с терпением. Так что её спугнуло?
– Если ты сейчас это не понял, то уже никогда не поймёшь, – психует он и выходит из-за стола. Отец скрывается в кабинете, проворачивает ключ. Мне слышно, как очередная бутылка ликёра учащённо бьётся о бокал – его руки дрожат.
Ох, София, что же ты с нами делаешь?
Вернувшись в свою комнату, я теряю равновесие. Падаю на пол и лихорадочно ищу флешку, что так загадочно пропала из компьютера. Сердце колотится в горле, ладони потеют. Понимание, что пропажа «письма» не случайность кромсает разум.
– Что-то случилось? – раздаётся за спиной.
Я бросаюсь на Нелли, но уже на полпути беру себя в руки.
– Ты что-нибудь брала здесь? – цежу я, сглатывая. – Хоть что-нибудь?
Девушка смотрит на меня с недоумением. Она напугана.
– Тебя продуло, что ли? – фыркает она. – Я никогда не захожу в твою комнату без спроса, помнишь? Или предательство одной плавно распространилось на всех? Мне ты тоже теперь не доверяешь? Меня здесь не было, точка.
Она не лжёт, либо лжёт очень убедительно. Заметив испарины на моём лбу, Нелли прикладывает руку.
– У тебя жар, Тихон. Тебе не стоило сидеть возле открытого окна.
Резко оборачиваюсь и наблюдаю за тем, как студёный ветер играется занавесками. И пусть рассудок покидал меня, я точно знал, что закрывал окно ещё вчера.
В мою комнату проникли.
Не теряя времени выбегаю на улицу, в прыжке минуя ворота. Самый дальний придорожный фонарь рассекречивает силуэт, который стремительно увеличивает шаг. Сомнений не остаётся. Бросаюсь вдогонку, уверенный, что нашёл воришку.
– Стой! – грозно бросаю в спину убегающего. – Убью, гад!
С радостью замечаю, что нагоняю незнакомца, ибо годы тренировок в зале не прошли бесследно. Впрочем, сейчас я так зол, что готов опередить скоростной поезд. Никто не смеет лишать меня того, что сейчас является самым важным на свете.
«Форточник» не сдаётся, но он всё ближе. Спустя километр пути я нагоняю его, валю на землю и, уворачиваясь от ударов, срываю капюшон с головы.
Очередная подножка становится поражающей. Передо мной стоит изнеможденный Арс, он отряхивает толстовку и сплёвывает кровь от разбитой губы.
– Какого хрена? – на выдохе говорю я. Земля уходит из-под ног.
Друг не спешит оправдываться – переводит дыхание, которого явно не хватает. Я не успел подумать, кому и для чего понадобилось письмо Софии, как очередная дилемма расколола череп: могу ли я звать Арса другом?
– Не думал, что ты так быстро догадаешься, – через смешок заявляет он. – Хотя, я единственный Ромео, который проникал к тебе в окна. Болван, – ругается на себя самого, – ещё бы записку тебе оставил.
Удивительно, но он не кажется мне растерянным.
– Ты украл флешку, – констатирую я, не в силах применить логику. – Какого чёрта, Арс? Какого чёрта?!
– Так нужно, брат. Сейчас ты это не поймёшь.
Растущий гнев горячит дыхание. Вот-вот соседский сад превратится в ринг.
– Верни флешку, сейчас же, и останешься цел. Не доводи до греха. Клянусь, Арс, я вырву её из твоего кишечника, если это потребуется.
На лицо друга опускается тень. Парень оставляет иронию.
– Делай что хочешь, но письмо ты не получишь, – сухо заявляет он. – Поверь, это для твоего же блага. Тебе не стоит это читать.
Тормоза ломаются. Я с рёвом кидаюсь на друга и беру его за грудки. Подаренные мною кроссовки едва касаются земли.
– Откуда ты знаешь о письме?! – мой злостный крик помешан с горечью. – Я ведь от тебя сейчас мокрого места не оставлю, сволочь! Признавайся!
– Меня не пугать этим. Дохлый номер.
Я завожу кулак и просекаю им лицо Арса. Друг падает на траву и, кажется, смеётся. Приходится повторить удар не единожды.
– И это всё, Тих? Правильно тебя с боёв попёрли. Ты просто слабак.
Арс получает удар за ударом, а я не останавливаюсь, пока не ощущаю влагу на костяшках. Подняв друга, лицо которого потеряло очертание, я снова захожусь:
– Откуда ты знаешь о чёртовом письме?! Говори, сука! Говори!
– Да потому что я получил такое же! – отчаянно выдаёт он, и тогда я теряю связь с реальностью.
2.4
Я всегда считал себя счастливым ребёнком, беззаботным и неприхотливым, но когда мне стукнуло пять, тот выдуманный очаровательный мир стал медленно разрушаться. Я всё чаще задавался вопросом – почему был тем «избранным» мальчишкой, что никогда не познает материнской любви? Каждый раз мне приходилось прятать слёзы, завидую ребятам, у которых та любовь была в переизбытке.
Тогда мой главный вопрос сменился другим – что не так с тем «избранным» мальчишкой, из-за которого разрушилась семья?
Отец старался изо всех сил, был чутким и внимательным, но между школьным утренником и работой он всегда выбирал второе. Его бизнес заметно рос, а вместе с тем росла моя злоба на мир. Примечательно, что этим миром был мой отец.
С годами мы всё больше отдалялись друг от друга: разговоры по душам преобразовались в ссоры, встречи свелись к минимуму. Любимый ребёнок вмиг стал проблемным. Я натворил немало дел, в попытке привлечь его внимание, тем самым исчерпав нашу связь до пустоты. Дом превратился в тюрьму, отец стал Елисеем.
Желая заполнить душевные дыры я обратился в книги, что вскоре переросло серьёзное увлечение. Елисей с радостью оплатил обучение в лучшем институте, в надежде на моё исправление. И это действительно помогло, но лишь отчасти. Обращая силу мыслей в текст, я не мог совладать с физической. Это злило меня ещё больше.
На бои я попал совершенно случайно, когда прогуливался по проспекту и наткнулся на блёклую афишу. Впервые оказавшись на ринге, «избранный» мальчишка честно оправдал своё звание. Будучи пропитанный яростью, он превратился в свирепого пса на птичьей ферме. Там же он обрёл лучшего друга.
Арсений Птицын был из тех бойцов, что лидируют с конца списка, но только за одно упрямство его следовало уважать. Психованный и сумасшедший, он наводил ужас на соперника ещё до выхода на арену, пусть сам не отличался явной силой. Мне нравилась его непримиримость, восторгала крепость духа.
Именно Арс объяснил мне, что наличие мамы в твоей жизни не всегда преследует счастье. Его родительница никогда не пылала любовью к мальцу, а после смерти отца вовсе позабыла о его существовании. Она ментально ударилась в то, что сложно связать с здравомыслием – умерла, но только в сердце.
Нас сблизила эта потеря. Аспидно-чёрная краска на теле нас породнила.
Я был верен ему до конца, считал за брата и был готов всегда прийти на помощь. Но время шло, и наш крепкий коктейль дружбы был разбавлен компонентом под названием «София». Сегодня я сжимаю кулаки не за него, а на него, ведь тот перешагнул на сторону, что так тесно граничит с предательством.
– Ну как ты? Остыл? – спрашивает Арс, пока я упираюсь лбом в холодный столб и пытаюсь отдышаться. – Сломай мне ноги, если хочешь. Всегда мечтал побывать на месте Софии. Такой мощный концентрат внимания на одну персону.
