всегда занято кем-то из постоянных непокупателей.
— Непокупателей? Кто такие постоянные непокупатели?
— В книжной лавке всегда есть постоянные непокупатели. Они приходят поработать, пообщаться, ничего не покупают, они создают имидж. …В голубом кресле у нас всегда будет сидеть друг Довлатова. В нашем доме живет парочка дедов, я видел одного, с палочкой, еще один шаркал по двору. Почему бы одному из дедов не быть школьным другом Довлатова? Посмотрим и выберем. Это должен быть бодрый жуликоватый дед… или уже совсем в маразме, чтобы ничего не помнил. Представь, дед приходит к вечеру, когда идет поток покупателей, усаживается в голубое кресло…
— У меня… у нас усаживается? И сидит?
— Сидит, но небесполезно для нас. Нам зачем, чтобы он бесплатно сидел? Покупатели будут рады проникнуться духом Довлатовского дома, расспросить деда о Довлатове. Потом что-нибудь купят, им будет неловко уйти без покупки. Дед подпишет купленные книги: «С любовью от д. Довлатова». Не от деда Довлатова, а от дома Довлатова. Ну что, гениально?
Маратик приподнялся на локте. У него так возбужденно блестели глаза, и он излучал такую уверенность, как будто всерьез придумывал бизнес.
— В центре зала мы поставим шкафчик, там будет письмо Довлатова, раритет.
Я спросила, какой шкафчик, чтобы не спрашивать, откуда у нас возьмется настоящее письмо Довлатова.
— Письмо я напишу. Не бойся, законопослушная балда, мы ведь не собираемся продавать фальшивку. Письмо будет лежать в шкафчике для создания атмосферы. За стеклом, чтобы не лапали… Раритет все-таки, офигенных денег стоит.
Мы обсуждали, на какой бумаге напишем письмо, как назначим жуликоватого деда школьным другом Довлатова, смеялись так, что я начала икать, а Маратик скатился с дивана и продолжал смеяться на полу.
— Нам обоим плохо, давай играть, — сказал Маратик с пола. — Тебе плохо, иначе ты бы не сидела тут одна, как сыч. Мне тоже плохо, иначе я бы не пришел к тебе на самоизоляцию. Я не расскажу тебе, почему мне плохо, и ты мне не расскажешь.
Откуда Маратик знает, что внутри я всё время плачу?.. Но ведь и он плачет внутри и не говорит. …Откуда я знаю? Ну, я же лежала рядом с ним, пока он от смеха не упал на пол, в нем были слезы, я чувствовала.
— Ницше говорил: «Нам необходимо искусство, иначе мы погибнем от правды». Вот моя идея: нам плохо, мы смеемся… Ну как?
Маратик как-то подозрительно образован. Может быть, Маратик — аспирант кафедры философии?
Идея Маратика не такая глупая, можно сказать, хорошая идея. Я же не могу все время плакать! Буду как яйцо в мешочек, двухслойная, сверху посмеюсь, внутри поплачу. Я люблю смеяться, когда мне плохо, мне палец покажи, я засмеюсь.
— Идея супер. Вообще-то, это идея Ницше, не твоя.
— Ницше и моя. Кто придумал посадить в лавке школьного друга Довлатова?
И мы начали играть. Для начала нужно придумать, чем мы будем отличаться от других книжных магазинов. В городе есть интеллектуальные книжные магазины: «Порядок слов» на Фонтанке, «Все свободны» на Маяковского… А мы, а у нас?..
— Наша фишка — домашняя книжная лавка. Сейчас тренд — все домашнее, атмосферное. Сейчас удачное время, чтобы начать: карантин.
— Всё закрыто? — понимающе спросила я.
— Дело не в том, что все закрыто, а в том, что люди закрыты. В обычной жизни все происходит быстро: выходишь из дома, бежишь к машине, прыг в машину и фьють… вечером приехал спать. А сейчас у всех жизнь вокруг дома: человек вышел в магазин или в аптеку, спешить некуда, идет медленно, рассматривая, что тут у него в околотке, — а тут мы. К тебе вся улица Рубинштейна ходить будет.
Я сказала, что у нас огромное преимущество перед другими книжными магазинами, вообще перед всеми бизнесами: аренда. Книжная лавка находится у меня… у нас дома. Не нужно платить аренду.
Маратик кивнул:
— А когда все откроется, наша книжная лавка станет модной приметой улицы Рубинштейна. Представь, как народ к нам повалит… Во всех ресторанах будут висеть объявления с твоим портретом: «Пришел в ресторан, загляни в книжную лавку» или «Поговори о любимой книге в книжной лавке в Довлатовском доме». На этой улице пятьдесят три ресторана. …А туристы? Когда все будет как прежде — Рубинштейна кипит, поток туристов… Каждый сможет поговорить с тобой о любимой книге и получить от тебя личную рекомендацию. В новой реальности личное общение будет самым ценным, самым востребованным. А у тебя есть… в тебе что-то есть… когда человек с тобой разговаривает, ему кажется, что ты в него не плюнешь. Я имею в виду, что в тебе есть харизма, ты случайно не психотерапевт?
Я не хочу, чтобы мой портрет был во всех ресторанах. Или немного хочу?
— Ты обалдел?! Каждый сможет со мной поговорить? Я что, буду разговаривать с каждым?
— Ну, не бесплатно же, — успокаивающе сказал Маратик. — Я планирую зарабатывать приличные деньги. Продажа книг плюс сувениры для туристов «С любовью от дома Довлатова» за подписью деда. …Все, кто тупо ходит в офис каждый день, будут завидовать, как прекрасно мы устроили свою жизнь: для нас «пойти на работу» означает выйти в соседнюю комнату. Мы будем сдавать книжную лавку в почасовую аренду. Наша лавка превратится в модное культурное пространство для презентаций. Можно каждый вечер сдавать, кроме понедельников, по понедельникам модные мероприятия не проводят. …Утром будем сдавать кружкам и студиям, например студии вокала. Представь, как ты утром встаешь, а в зале уже кто-то распевается… Представила? Ха-ха.
…Маратик на своей стороне дивана шуршал обертками шоколадных батончиков, а я думала, что совсем недавно я была счастлива: у меня закончился испытательный срок.
СН пригласил меня пожить у него, поставив «испытательный срок» неделю. Он никогда никого не пускал домой, никто из его женщин не жил с ним. Поставил срок неделю, потом продлил до двух недель, потом продлил срок до сорока пяти дней. Называл меня «смотритель зоопарка», как будто их с Катькой нужно содержать в клетках и просовывать им сквозь прутья морковку.
За три дня до окончания «испытательного срока» я каждый день загадывала: если в семь вечера в доме напротив будут гореть три окна, или шесть, или девять, или кратно трем, то СН не отправит меня домой.
Катька говорила: «Он точно скажет „нет“, но у него бывает разное „нет“». Она имела в виду, что «нет» бывает разной степени категоричности. Может быть «нет, но все-таки может быть».
Когда сорок пять дней закончились, СН сказал «да». Он сказал «да»!
Он сказал «да», а я тут, на
