на его территорию.
Федя недовольно смотрит на то, как женская фигура торопливо семенит по дорожке от калитки к крыльцу.
Да млять! Проходной двор, а не уединенный дом в деревне!
Электричеством тут все оцепить, что ли? Ток подвести к забору?
Федю тянет спросить: что на этот раз? Соль? Сахар? Спички? Потрахаться?
Нет, надо говорить с матушкой уже жестче. Пусть завязывает подсылать к нему каждую бабу из деревни.
– Федор Львович, доброй ночи! – заговаривает гостья.
Теперь Белый видит, что перед ним старушка, а Федя смутно помнит ее имя.
То ли Николаевна, то ли Максимовна. Да, точно, Никитична.
– И вам не хворать, – Белый поднимается из кресла, убирает руки в карманы спортивок. Понимает, что взгляд старушки цепляется за россыпь татуировок на торсе. Но Федю не парит это. Он у себя дома. Может и голым ходить.
– Федор Львович, – вновь заговаривает Никитична, – помощь ваша нужна. Очень. В райцентр дороги размыло. Скорая не доедет. Спасайте, Федор Львович!
– Трактора у меня нет, – хмуро отвечает Белый.
– Так ваша машина проедет! Она же у вас как танк, даже лучше, – уговаривает старуха.
Федя сдается. Все равно спать не получается. А так, по любому, надо ехать в ближайший толковый магазин.
– Кого спасать? – уточняет Белый.
– Да у меня постоялица новая. Девчонка. Поезда перепутала. По пути простыла. Ее ко мне сторож с вокзала привел, – торопливо рассказывает старуха, пока Федя натягивает капюшонку, берет ключи от тачки и портмоне.
– Ясно, – хмуро кивает Белый, закрывает дом, идет к припаркованному во дворе джипу. Пока тот греется, Федя распахивает ворота, бросает Никитичне: – На заднее садитесь.
Белый выруливает со двора. До дома старухи добирается за пару минут. Свет в окнах горит. Через стекла видна суета. Видать, той девчонке действительно хреново, раз в избушке набивается полдеревни народа.
Перед Федей расступаются. Он не снимает капюшона. Проходит вглубь комнаты.
Зачем? Просто знает, что должен войти, а не ждать, когда пассажирку притащат в его тачку.
Белый делает два шага. Взгляд прыгает по лицам жителей деревни. Тормозит в одной точке.
Замирает. Ключ, зажатый в руке, падает на пол с глухим звуком.
Спутанные темные волосы. Бледная кожа. Круги под глазами. Щеки впалые. Но не узнать ее – невозможно.
Белый судорожно со свистом втягивает воздух в легкие.
Родная, девочка моя... Как ты здесь?
Но все это потом. Сейчас Федя летит вперед. К ней.
Ладони обжигает горячая кожа малышки. Надия без сознания. Дыхание неровное. Испарина на лбу.
За спиной Феди охают-причитают старухи.
– Вирус такой нынче ходит, – доносится до Белого, – в позапрошлом месяце так померла ж Машка Авоськина. Температура за сорок. Пока скорая доехала, уже и похоронить успели.
– Да сплюнь три раза! Авоськина от водки сгорела!
– Я тебе говорю, от вируса!
Федя хватает малышку на руки прямо так, в одеяле.
Не весит ничего совсем. Тонкие косточки скул выделяются под кожей. Кожа, и без того нежная, становится фарфоровой, почти прозрачной.
Белый сжимает зубы до хруста. Несется к тачке. Осторожно укладывает девочку на заднее сиденье.
Федю колошматит изнутри. Но снаружи – лед. Иначе не довезет. А такое просто исключено.
Не успевает захлопнуть дверь. Подается ближе. Прижимается ртом к горячему лбу.
– Я здесь, родная, я рядом, – шепчут, как мантру, губы.
Она не слышит. Федя это понимает. Но земля уходит из-под ног, когда он разбирает сиплое:
– Федя-Федечка!
Господи, ну какой он «Федечка»? Он Белый. Федя Белый. Максимум – Федор Львович.
Но спорить некогда.
Федя прыгает за руль. Мчит вперед, по размытым дорогам. Крыльев нет, а летит.
Потому что его девочка за его спиной.
***
За рекордное время Федя добирается до районной больницы. В приемных покоях темно, но Белый всех поднимает на ноги. Включая главврача и санитарок.
Вопрос денег не стоит. И седовласая женщина средних лет это понимает.
После первичного осмотра в присутствии Белого врач ставит диагноз. ОРВИ. Но поскольку организм девушки истощен, обычная простуда выдает такие кульбиты.
Как и сердце Феди.
Он видит, как сильно изменилась девочка. Тонкие косточки выступают под одеждой. Кажется, Белый может спокойно сомкнуть пальцы на ее талии.
Как же так, родня? Зачем...
– Подскажите, я ведь не ошиблась? Это вы приезжали с нашим губернатором? – несмело и вежливо интересуется главврач.
Федя хмуро кивает. Он не любит пользоваться служебным положением в личных целях. Да и нет уже, той службы. Но сейчас Белый готов даже душу дьяволу продать.
А Слава поймет, поддержит.
– Мы сейчас поставим укол и систему, – продолжает говорить врач, – постараемся снизить температуру. А после будем наблюдать.
Федя обводит взглядом палату. Судя по всему, это что-то типа VIP. Но к херам такую випку, если через щели в окнах дует ветер, а на голову сыпется штукатурка.
– Тут вы правы, – вздыхает женщина, – бюджет нам не выделяют. А собственных средств, как вы понимаете, нет.
Федя садится на табурет рядом с койкой. Берет тонкую ладошку в свою. Перебирает хрупкие пальчики.
Ему срать, как он выглядит сейчас. Санитарки пялятся на него, под любым предлогом заглядывая в палату.
Он сидит. Не сводит глаз с бледного личика малышки.
Испарина со лба исчезает. Феде кажется, что маленькой становится лучше. По крайней мере, кожа уже не такая горячая. Но игла от капельницы все еще некрасиво врезается под кожу.
Ртом Белый прижимается к нежной ладони. Соображает, что малышку надо забирать отсюда. Здесь, в казенных стенах, ей не место.
В палату входит врач. Измеряет температуру. Кивает своим мыслям
– Несмотря на критическое состояние девушки, все не так плохо, организм молодой и сильный, справляется, – говорит женщина, – умеете делать уколы?
Федя согласно кивает. Докторша четко дает понять, что пациентку можно не оставлять здесь. Дома будет лучше. А в случае ухудшений – прямая дорога в областную больничку, где и специалисты, и лекарства, и сервис.
Пока главврач расписывает рецепты, Федя подходит к окну. Уже рассвет. Не охота, но придется будить важного губернатора. По старой дружбе. Белый не привык просить о помощи, но сейчас просит.
После нескольких гудков Слава отвечает на звонок.
– Федя?
– Слав, извини, разбудил. Помощь нужна, – негромко говорит Белый, оборачивается, смотрит на то, как безмятежно спит девочка. Все еще бледная. Но болезненный румянец становится не так заметен.
– Говори, – поторапливает друг.
– Можешь организовать мне
