Андревна, не отвлекайся. Что там с видами инвестирования?
Открываю рот, чтобы возразить, но вовремя понимаю, что бесполезно. Решила же бойкотировать, так зачем спорить.
На мое удивление дальнейшая лекция проходит без эксцессов. Удается даже привыкнуть к немигающему взгляду Голицына, коим он неотрывно наблюдает за каждым моим движением.
— Не забудьте про доклад на следующей неделе, — громко напоминаю задание по теме, наблюдая, как студенты покидают аудиторию.
Просматриваю расписание, чтобы подготовиться к очередной лекции. Откуда-то появляется жар, который топит меня со спины. Отвлекаюсь и разворачиваюсь, влипая носом в грудь спортсмена. Голицын стоит так близко, что мы касаемся телами при каждом вдохе.
— Демьян? — от неожиданности голос ломается. — Вы что-то хотели?
Задираю голову, будто на звезды решаю посмотреть. Нереальный рост у парня. От него вкусно пахнет и это отзывается во мне легким головокружением. Или от задранной головы перекрылся доступ крови к мозгу. Лучше думать в подобном ключе. А иначе у меня недопустимая во всех смыслах реакция на этого хама.
Несмотря на то что в моей жизни был один-единственный мужчина, я не дура. Гормоны играют сейчас против меня. Впору задуматься о полноценной семье, а не прятать голову в песок. Слететь с катушек от банальной похоти — позорный расклад.
Пару лет назад была громкая история об учителе и школьнике. Скандал резонировал во всех плоскостях. Кто-то тыкал разницей в возрасте, а кто-то статусом. Я не исключение. Сама осуждала несчастную женщину. Педагог должен оставаться профи, задвигая все личное подальше. Понятно, что такая связь волнительна, и к запретному тянет сильнее, но все же подобные интрижки аморальны.
Сообразив, что между нами недопустимое отсутствие расстояния, делаю шаг назад, но Голицын хватает меня за плечо, останавливая, и подходит ближе.
— Я только постою рядом. Не шугайся, — нисколько не успокаивает наглый товарищ.
— Голицын, отойдите на пару шагов, — хотела бы я его оттолкнуть, но коснуться боюсь.
Меня слегка потряхивает от окутывающего тепла его тела и невероятной энергетики силы и уверенности. Откуда это в мальчишке? Я до тридцати дожила, а постоянно сомневаюсь в себе, в правильности принятых решений, в поступках. А он… другой.
— Дай посмотрю, — берет мою руку с расписанием и бегает глазами по строчкам.
Терплю его выходки, чтобы не спровоцировать агрессию. Мы с ним сейчас одни в кабинете и убежать мне точно не удастся.
— Демьян, вам пора, — напоминаю, что скоро сюда придет другая группа. — И… уважайте чужое личное пространство.
— Угу, — проводит большим пальцем по внутренней стороне ладони. Дергаюсь, от ощущений, чувствуя, как краска лезет на лицо.
Да что он, черт возьми, делает?!
— Голицын, не наглейте! — сглатываю, сцепив зубы.
— Знаешь скороговорку про греку, который ехал через реку? — он широко улыбается, а я…
Мама дорогая, я просто залипаю на этом действе.
Его лицо преображается и в глазах появляются теплые лучики… Мы стоим и смотрим друг на друга, пока дверь с грохотом не долбит о стену.
Отскакиваю от Демьяна как ошпаренная и начинаю трясущимися руками перебирать на столе бумаги. Чувствую себя, словно меня застали за чем-то постыдным. Досада накрывает до пожарищ на щеках.
Наконец-то кто-то пришел!
— Лизавета Андреевна, не советую от меня бегать. Я быстрее и злее, — наклоняется ко мне Голицын. — Выучи стишок про греку.
Никогда за всю мою практику мне не хотелось так сильно кого-то огреть по голове. Я с детства картавила. Много занималась с логопедами и, в общем-то, удалось прилично выправить речь. Но сколько мне пришлось перенести из-за вечных придирок и насмешек — не передать словами. Сейчас моя неправильная “р” едва слышится, но Демьян обладает не только завидным ростом, но и слухом, судя по всему.
— До свидания, Голицын, — испепеляю баскетболиста взглядом, призывая знать свое место.
— Выдра, — шепчет и ржет, направляясь к выходу.
Сам ты — Маугли! Чтоб тебе в лицо мячом прилетело!
ДЕМЬЯН
Пропускаю следующую пару. Хочу побыть один.
— Демыч, ты куда? — кричит Марат.
— Вернусь через два часа.
— Компания нужна?
Разворачиваюсь и иду спиной вперед, наблюдая, как Виталь тискает девчонку с первого курса, а Марат ждет моего ответа. Ромка с Наташей где-то зависает. У них классные отношения, реал. Он свою кроху несколько месяцев изводил, пока не капитулировала.
— Не. Все норм, — разворачиваюсь и, вскинув руку над головой, сжимаю ее в кулак. Все, свалил.
Прыгаю в тачку, и пару секунд слушаю, как урчит движок на “Инфе”. Ласточка заждалась меня. Выруливаю с парковки и за пятнадцать минут долетаю до набережной. Паркуюсь мордой к воде, слушая Героя.* Под ладонями скрипит кожа руля. Затылком упираюсь в подголовник. Солнце отсвечивает на зеркальной глади воды и слепит.
Почему некоторые воспоминания даже спустя годы не перестают причинять боль? Мужик должен быть сильным. Так воспитывал меня отец. Каким бы мудаком он ни был, но прав. Только иногда и сильному хочется выть. И неважно на Луну или на Солнце. Просто потому, что, сука, паршиво… Потому что бессилен… Потому что можешь только смотреть, глотать ком в горле и разбивать кулаки в кровь о стены…
…
— Обещаешь тусить за нас обоих? — лысый Паха устало щерится, сжимая мою руку, не замечая капельницы в вене.
Киваю, не в силах врать, что все будет хорошо. Отвожу взгляд и наблюдаю, как монотонно обрываются капли в системе, проталкивая бесполезное лекарство в организм друга. Мы с сыном Раи с горшка вместе, как и с Ромкой. Одни раны, общие шишки, мысли в унисон. В третьем классе Марат прилип, а в пятом Виталь влился.
— Можешь кое-что для меня сделать? — Пашка понижает голос, будто мы не одни в палате.
— Что угодно, — сжимаю слабую руку.
— Подари от меня Кате цветы. Ну той… из 10 “В”, — улыбаюсь, понимаю о ком речь.
Друг всегда обходит слова с буквой “р”. Она у него невозможная для пацана. Мягкая. Словно при произношении языком не в основание передних зубов упирается, а в середину нёба. Звучит прикольно и всегда есть чем поддеть Костырева. По-доброму.
— А как же Маша из 11 “А”? — подкалываю.
— Не-е-е, — тянет мечтательно, откидываясь на подушки. Устал. Вижу. — Это так, чтоб не быть одному. А Катю я с пятого класса люблю… Зря не признался. Трус.
— Так и быть, надеру ей р-р-ромашек полевых, — представляю, как я припрусь с букетом, и ржачно становится. А главное, моя девушка в осадок выпадет.
— Ты идиот, Демыч, — глухо и блекло смеется он на подкол его картавости. — Подари ей подсолнухи, — Пашка переводит на меня мутный взгляд и прикрывает глаза. Речь становится медленной, прерывистой.
