Идея была действительно стоящей. Взлет в заданных режимах до двухсот пятидесяти, разворот на точку, и обратным курсом на посадку. Затем торможение до заданной скорости и вновь: щитки на взлет. Если не ходить по кругу, а «челноком», времени экономили втрое.
– Не нравится мне версия торможения на взлете. Противоестественно это. Не могли они… – внимательно глядя в лицо Леднёву, точно ища поддержки, сказал инженер.
– Не дрейфь, салага! – Леднёв легонько подтолкнул инженера в спину. – Все пучком будет. Ибо ты…
Звонок мобильного телефона резкой, заливистой трелью встрял в разговор.
– Так, орлы! – резко сказала Задорожная. – Телефоны нужно в раздевалке оставлять. Какого черта?!
– Это у вас, Полина Леонтьевна.
Мужчины переглянулись.
Задорожная торопливо достала телефон.
– Да! Слушаю.
– Слушает она! Хо-хо-хо! Слу-у-ушает… Привет, воспитательница! Что там, горшки все помыла?
Задорожная прикрыла телефон рукой, приказала:
– Экипажу занять свои места!
– Чего молчишь? От счастья онемела?
В телефоне довольно хрюкнуло и пьяно, нараспев понеслось:
– Это я звоню тебе – заслуженный артист России Константин Обнаров! Я хочу тебе сказать, что ты – курица! Блёклая, безмозглая курица! Встречаться она со мной не будет. Да это я с тобой встречаться не буду! Ты – ничтожество! Ты – убожество! Ты… Ты кто? Ты горшки моешь! Мышь ты серая! Я не хочу тебя. Я не могу с тобой. У тебя грудь маленькая, у тебя задницы нет, у тебя ноги кривые, шея короткая, лицо глупое и глаза разные…
– Из чего я заключаю, что я тебе не безразлична. Костя, ты пьян. Надеюсь, Егор не с тобой. Ответь мне, где Егор?
– Да в Питере, в Питере Егор! Егор… Егор… Всем нужен только Егор!
– Костя, прости, у меня совсем нет времени.
В телефоне раздался нервный смешок:
– Чего у тебя нет? Давай разберемся. Куда тебе спешить? Семьи у тебя нет. Мужик, то есть я, тебя бросил. Ты даже детей к своим сорока не завела! Ты болтаешься, как… камень в торбе. Ты же никому не нужна! И после этого у тебя «совсем нет времени»? Ты сама себя слышишь?!
Задорожная раздраженно выключила телефон, сунула его в карман. По приставной лесенке поднялась в кабину.
– Неприятности? – мельком взглянув на нее, спросил Леднёв.
– Нормально, – коротко ответила Задорожная.
Она надела шлем, перебирая непослушными пальцами, долго возилась с застежками, потом привела кресло в рабочее положение, надела перчатки, тайком смахнула слезу и каким-то чужим, глухим голосом произнесла:
– Экипажу приступить к предполетной подготовке согласно контрольным листам осмотра и картам контрольных проверок.
Экипаж выполнял стандартную программу подготовки к полету. Командир движениями, доведенными до автоматизма, выполнял свою долю подготовки, четким «Принято!» отвечал на доклады членов экипажа. И все-то было хорошо, но…
Как же ей хотелось почувствовать себя просто женщиной! Как же ей хотелось расплакаться, громко, навзрыд, а не давить в себе усилием воли обиду. Как же ей хотелось пожаловаться, погоревать, чтобы потом защитили и пожалели. Но всего этого было нельзя. Слабых ее профессия выбраковывала беспощадно.
– Экипажу доложить о готовности, – голос Задорожной был бесцветным, глухим.
– Инженер к полету готов, – Вадик Жомов еще раз заботливо оглядел обширное электронное хозяйство.
– Второй пилот… – Леднев запнулся.
Задорожная ждала, тупо глядя перед собой.
– Второй пилот к полету не готов.
– Повторите!
– Второй пилот к полету не готов. Глуши двигатели, командир.
– Леднёв, что за цирк? – Задорожная наконец вышла из ступора.– Живот схватило, – он растерянно пожал плечами. – Бывает…
Сложив руки на столе на манер школьника, светило медицины Иван Иванович Барский терпеливо ждал возвращения Леднёва.
– Что там интересного? – спросил он, едва Леднёв показался на пороге кабинета. – Понос? Запор?
– Иван Иванович…
– Нет, милейший, не трудитесь выбирать. Вы совершенно здоровы. Я сначала думал, это у вас нервное. Но и с нервишками, батенька, у вас, извините, полный порядок.
Барский виновато развел руками.
– Иваныч, нельзя ей сегодня было лететь.
– Не понимаю вас, юноша.
– Только между нами. Задорожной позвонили. Вижу, сидит, точно в ступоре. Смотрит в одну точку. Губы мелко-мелко дрожат. Короче, «на автомате». Нельзя было лететь.
Барский склонился к нему, поманил пальцем.
– Я-то что в карту писать должен?
– Напиши банальный понос, отравление. Завтра полетим.
Барский встал, заложив руки за спину, прошелся по кабинету.
– Я всегда говорил: бабам в авиации – не место!
Леднёв ладонями потер лицо, взъерошил волосы, с жаром произнес:– Что теперь, Иваныч? Так вышло!
По окончании натурных испытаний Задорожной полагался очередной отпуск. В отпуск ее не отпустили. В составе делегации откомандировали в США, на международный авиасалон, где Россия демонстрировала новый пассажирский лайнер – детище КБ Сурина.
Она вернулась в Москву спустя месяц. Самолет приземлился поздним вечером.
– Здравствуй, Полина! С возвращением! – Леднёв заключил ее в объятия, едва она спустилась по трапу.
– Ты на машине? Если не обременит, возьми мою сумку и отвези меня домой. Я вымотана, как сотня бурлаков!
– Есть! – Леднёв легко подхватил объемистый кофр. – Прошу, колесница ждет!
– Как твой живот? – она не сдержала улыбки. – Игорь, прости, я не поблагодарила тебя за ту отмену. Если бы не ты… Ты меня здорово выручил. Я не могла работать.
– Ерунда. Обращайся. Как слетали?
– Обычно.
Дорогой Полина молчала, рассеянно скользя взглядом по пейзажам. Все попытки Леднёва завязать разговор окончились ничем.
– Ты как, в порядке? – озабоченно спросил он, не без удивления наблюдая, как, бросив куртку прямо на пол в прихожей, не снимая обуви, Полина прошла в спальню и рухнула на постель, лицом в низ.
– Устала…
Она перевернулась на спину, раскинула руки, закрыла глаза.
– Еще два месяца, и я перестану летать. Я решила. Что скажешь, Леднёв?
Он сел рядом.
– Что случилось? Переаттестацию ты прошла.
– У меня будет ребенок.
– Как… Ты же говорила…
– Я до сих пор поверить не могу! Представляешь, Игорь?
– Это же чудо!
– Это счастье, такое, Игорь! Я не ждала, не надеялась. Это такие ощущения! Ты себе не представляешь!
