Приняв решение, я успокоилась и уснула. Тени на лужайках под моими окнами удлинились, и когда, проснувшись, я решила выглянуть наружу, мне показалось, что белые березы кольцом окружили дом. Когда я смотрела на них раньше, они определенно не сбивались в такую тесную толпу, как сейчас. Какая странная иллюзия!
Было уже почти семь, когда я отдала себе отчет в том, который час. Я зажгла свет и торопливо накинула на себя розовато-лиловое гладкое платье, оставлявшее мои руки нагими. Уложив более аккуратно узел волос на затылке, я вдруг подумала, что моя прическа по стилю мало отличается от той, которую носила молодая Джулия Горэм в ту пору, когда создавался ее портрет, висящий внизу. Разница была лишь в том, что ее волосы были почти черные, а мои – золотисто-белокурые. Моя мама всегда называла их «горэмскими» волосами. У нее самой волосы были точно такие же мягкие, тонкие, и ей больше всего шло, когда она носила их длинными, если, конечно, удавалось с ними справиться. Только глаза у меня были не «горэмские» – ярко-голубые и чистые, в них было больше фиолетового оттенка, напоминающего аметист, а зрачок был очень темный. Это были глаза моей бабушки.
Я резко отвернулась от зеркала и направилась к двери. "Свет в комнате оставлю, – подумала я, – ведь когда буду возвращаться, настанет ночь и мне неприятно будет войти в незнакомую темную комнату".
Спускаясь по лестнице мимо стены, я никого не встретила. Пройдя половину последнего лестничного пролета, я остановилась и, повинуясь какому-то непонятному внутреннему капризу, приложила ухо к красным обоям, мысленно спрашивая себя: что же происходит по ту сторону стены в этом странном доме? То, что я услышала, поразило меня и заставило содрогнуться. В одной из комнат слышался женский смех. В нем не было и намека на веселье – высокий голос бессмысленно хихикал, и я почувствовала, как при этом звуке волосы у меня на голове зашевелились.
Я поспешно отпрянула от стены и была уже готова броситься обратно вверх по лестнице, не предпринимая больше никаких попыток увидеться с Арвиллой Горэм, но не сделала этого – не пожелала сделать. Перед тем как заснуть, я приняла решение исполнить то, ради чего приехала сюда, прежде чем позволю изгнать меня из Силверхилла. Достигнуть промежуточной цели мне помог Уэйн Мартин, сколько бы он ни сомневался в правомерности моих намерений. Остальную часть пути я должна проделать самостоятельно. Мне будут противодействовать все живущие под крышей этого дома, кроме Криса Мартина и, быть может, самой тети Арвиллы. Но я обязана была выполнить обещание, данное мною матери, а позднее и обещание, которое дала себе самой. Мне хотелось по возможности выполнить оба.
Не мешкая более, я сошла по лестнице вниз, на первый этаж. Длинная комната для приема гостей была пуста. Ее светло-голубые и золотистые тона, выцветший розовый ковер – все это было мягким, приятным, зовущим. Сквозь двустворчатую дверь в конце холла краем глаза я увидела столовую, где горничная расставляла на камчатной скатерти столовое серебро. Девушка с любопытством искоса поглядела на меня. "Сегодня вечером, – подумала я, – в городе будет о чем посудачить".
Однако, продвигаясь по комнате, я сосредоточила все свое внимание на одном-единственном предмете. Портрет дедушки Диа был возвращен на свое место на стене рядом с портретом Джулии, и я сразу же прониклась к этому портрету теплым чувством, какого у меня не вызывал портрет бабушки. Если бы он был сейчас жив, сомневаюсь, чтобы мне передали то письмо Джулии.
Мама говорила мне, что в ту пору, когда эти портреты создавались в Англии, ему было двадцать восемь лет. Художник сумел схватить его удаль и красоту и свойственную ему могучую жизненную силу. Они ощущались в его белокурых волосах, копной возвышавшихся надо лбом, во внимательном взгляде голубых глаз, в капризном рисунке рта. Но это было не все. Я почувствовала в лице дедушки Диа не только напор могучей энергии – он был характерен и для Джулии, – но и великодушие, доброту, казалось отсутствовавшие в ее лице. Мужчина и женщина, бывшие мужем и женой, оба были полны жизненной энергии, оба импульсивны, но в Диа, при всей авантюрности его натуры, ощущалась большая ясность духа.
На портрете он был изображен в костюме того времени – сером сюртуке, манишке со стоячим воротничком и жилете с цепочкой карманных часов, но его легко можно было представить в более романтичном одеянии, с рукой, покоящейся на эфесе шпаги, в накинутом на плечи плаще и щегольских сапогах.
Я услышала позади себя тихий голос, но слова звучали отчетливо.
– Какого вы мнения о нашем деде и бабке, Малинда?
Повернувшись, я увидела перед собой такую точную копию портрета, что мне захотелось протереть глаза. Но с первых же минут моей неожиданной встречи с кузеном Джеральдом я поняла, что сходство заключалось лишь во внешней привлекательности, густых белокурых волосах, синих «горэмских» глазах, форме носа и рта, напоминавших нос и рот дедушки Диа. Никакого иного сходства между ними не было.
При взгляде на портрет сразу было ясно, что Диа был мускулистым, здоровым и бодрым мужчиной, тогда как Джеральд, которому исполнился 41 год, позволил своему телу стать дряблым. Было между ними и другое различие.
На моем кузене были хорошо скроенные брюки и легкий рыжевато-коричневый пиджак, правый рукав которого у локтя был аккуратно подколот. Свободно спадая с плеча, он скрывал какое-то увечье. Я проделала точнехонько то же самое, что всякий незнакомец проделывал со мной, и тут же устыдилась. Джеральд по крайней мере держался гораздо свободнее, чем я. Он посмотрел прямо на мою щеку и сокрушенно покачал головой.
– Мама все преувеличила, – сказал он. – Право же, ничего особенного, если знать, что шрам существует. Не очень-то нам с вами повезло, а, кузина Малинда?
У меня было искушение рассказать ему о маленькой драматической сценке, которую я, бывало, разыгрывала перед зеркалом, но я не решилась. Надо быть поосторожнее, ведь я еще не знала, настроен ли мой кузен в отношении меня столь же враждебно, как его мать и бабушка, или же – чем черт не шутит! – быть может, он окажется моим другом.
– Да, так что же вы думаете о них? – повторил он свой вопрос, указывая левой рукой на портреты.
– Они, должно быть, были очень похожи друг на друга и в то же время совсем разные, – осторожно сказала я. – Интересно, как они ладили друг с другом?
– Вы очень проницательны, кузина. Разница между ними, разумеется, в том, что они были, так сказать, сделаны из разного материала. Оба были в те дни отчаянно смелы и элегантны, но у бабушки, если можно так выразиться, это была элегантность тончайшей стали, а у дедушки Диа – элегантность бархата.
