К вечеру, вскоре после того, как Белинда уехала домой, я разожгла камин в кабинете, заварила большую кружку чая и уселась перед пылающими поленьями.
Естественно, мои мысли тут же вернулись к Джеку и к тому ужасному подозрению, которое возникло у меня. Я снова и снова обдумывала все это. Одно дело, когда человек не слишком горюет о смерти отца, совсем другое — когда он откровенно рад этой смерти. Может быть, Джек радуется, потому что ненавидел Себастьяна? Или потому, что теперь он унаследует все его состояние, всю его власть? Я сильно сомневаюсь, что власть имеет для него какое‑нибудь значение, но деньги, кажется, для него важны. Из‑за денег убивают.
Я сидела, глядя в огонь, и без особого успеха пыталась унять эти мысли. Я все думала и думала о смерти Себастьяна, о том, что Джек, может быть, замешан в эту историю. отцеубийство. Ничего нового в этом нет. Это старо, как мир.
И тут мне захотелось поговорить с кем‑нибудь о своих тревогах: но рудность заключалась в том, что у меня не было никого, кому я могла бы довериться. Может быть, Кристофер Тримейн? Конечно, это единственный человек, в котором я была совершенно уверена. Кит добр и мудр. И он уже доказал, что он мне верный друг.
Решительности мне не занимать, и я тут же протянула руку к телефону, стоящему на столике, взяла трубку и стала набирать код Франции. Потом остановилась, подумала с минуту и положила трубку обратно. Осторожность взяла верх.
Я никак не могла обратиться к Киту. Это было бы неправильно, несправедливо по отношению к Джеку, который всю жизнь был моим другом. Мы росли вместе, и он мне был как брат. В конце концов, это — не более, чем мое подозрение, и только. И еще одно соображение. Кит не очень хорошо относится к Локам. Он невзлюбил Джека, как только увидел его, и часто говорил о Себастьяне весьма едко.
Я вздохнула, думая о Ките. Это был американский художник, довольно известный, и около двух лет назад он купил землю в Провансе, неподалеку от тех мест, где я жила. Когда мы узнали друг друга получше, мы обнаружили, что у нас много общего и что физически нас сильно тянет друг к другу. Год назад мы вполне серьезно увлеклись, и какое‑то время он хотел, чтобы я вышла за него замуж. Я уклонилась от этого предложения. Я любила Кита, мы с ним были парой, но я не была уверена, что смогу взять на себя обязательства, которые потребовал бы союз с этим человеком. Наверное, я разочаровалась в браке, я была сыта семейными радостями. Конечно, он огорчился, но наши отношения это не испортило.
Перед моим отъездом в Нью‑Йорк Кит сделал пару резких замечаний в адрес Себастьяна по какому‑то поводу и зашел так далеко, что предположил, будто я все еще люблю его. Дурацкое предположение.
Поразмыслив, я поняла, что никогда не смогу говорить с Китом о Джеке. Он славный человек, очень справедливый, и я уверена, что он с вниманием меня выслушает. Но переложить на его плечи свои проблемы — вовсе не значит разрешить их, а по отношению к Джеку это будет предательством. И я никому не могу поверить свои сомнения.
Лучше я буду молчать.
Ночь перед похоронами прошла беспокойно. Сон словно бежал от меня. Я металась и ворочалась с боку на бок. Так прошло несколько часов прежде, чем я, отчаявшись, не встала с постели не спустилась вниз.
Взглянув на часы, я увидела, что уже три часа утра. Во Франции, значит, девять. Тут же я подумала, не позвонить ли мне Киту. Не для того, чтобы поверять ему свои тревоги, ведь я решила не делать этого, но просто, чтобы услышать голос близкого человека.
Вообще‑то, немного странно, что он не позвонил. Он не мог не знать о смерти Себастьяна, и самое меньшее, что он должен был бы сделать — это взять трубку и сказать мне несколько добрых слов. В конце концов, Себастьян был мне не только мужем в течение пяти лет, но и опекуном; друг должен был бы понять, что эта смерть будет для меня сильным ударом.
Мари‑Лор де Руссийон, моя ближайшая подруга во Франции, позвонила вчера, чтобы выразить сочувствие и спросить, не может ли она чем‑нибудь помочь: то же сделали и добрые друзья из Парижа и Прованса.
С другой стороны, нужно быть справедливой и учесть, что до Кита эта весть, может быть, и не дошла.
Сейчас он дни напролет работает, готовясь к очередной выставке, которая будет в ноябре в Париже. Когда мы говорили в последний раз — это было дней десять назад, — он был чертовски занят: заканчивал огромное полотно.
Кит работает, уходя с головой в дело, которому предан всей душой, в полном одиночестве. Единственные люди, с которыми он видится, — это французы — муж и жена, они помогают по хозяйству и присматривают за домом. Газет Кит не читает, телевизор не смотрит, радио не слушает. Он следует простому и очень строгому распорядку дня: живопись, еда, сон: еда, живопись, сон, живопись. Иногда он работает по восемнадцать часов в день, почти не прерываясь, и это продолжается до тех пор, пока на полотно не будет положен последний мазок.
Наверное, я могла бы позвонить ему и сама сообщить о случившемся, но вряд ли стоит отрывать его от работы. И еще я прекрасно чувствовала его сдержанную неприязнь к Локам. Я не хотела услышать в его голосе раздражение из‑за того, что нарушен его режим: подвергаться его саркастическим замечаниям мне тоже не хотелось.
Я немного повозилась с мыслью позвонить Мари‑Лор, просто чтобы немного поболтать, и тоже решила этого не делать. Она — хозяйкой фамильного замка и огромного имения в Ансуи и по утрам всегда очень занята.
Вскипятив на кухне кружку молока, я пошла в библиотеку. Включила свет, села на диван и стала медленно глотать горячий напиток. Когда я была маленькой, ба Розали лечила горячим молоком почти все болезни, и теперь я находила великое утешение в этом лекарстве моего детства. Может, оно поможет мне уснуть, когда я поднимусь наверх и лягу.
Я знала, почему у меня так муторно на душе, откуда взялось это ощущение тревоги. Это была мысль о завтрашних похоронах: иметь дело с Джеком и Люцианой будет нелегко: и общаться с Сиресом Локом и Мадлен Коннорз я тоже не жаждала.
По моим наблюдениям, члены любой семьи зачастую ведут себя не слишком хороша на больших сборищах вроде похорон или свадеб: я была совершенно уверена, что семейство Себастьяна не будет исключением из этого правила.
Пытаясь расслабиться, я переключила свои мысли с завтрашнего дня на мои ближайшие планы. И через несколько минут приняла решение. Я не буду болтаться здесь дольше, чем это необходимо. Никаких причин у меня для этого нет. Я уеду сразу же после поминальной службы в Нью‑Йорке, в следующую среду. Я забронирую билет до Парижа на вечерний рейс.
