В последние полгода Нинель покупала одежку именно у этой продавщицы, муж которой челноком мотался в Польшу и обратно, привозя порой весьма недурные шмотки. Нинель иной раз даже что-то конкретное заказывала — а уж на деньги не скупилась: любила хорошо выглядеть. А за это всегда платить надо. Впрочем, как и за всё остальное в жизни.
Вот и кофточку, в которую вырядилась сегодня, Нинель приобрела здесь. Кофта шла ей бесподобно, потому даже десять тысяч деревянных за неё показались как-то прям по-божески. Впрочем, при пересчёте на баксы — нормально получается, хорошие они — эта тётка и её муж. Не особо обдирают.
Терпеливо поджидал редко ходившего автобуса ко всему привычный столичный люд. А пока суть да дело, с любопытством поглядывал на эту странную шестёрку. Которая вроде бы и не кучковалась, но отчего-то становилось понятно, что все они — вместе.
Посмотреть было на что. Одна парочка расфранченных в пух и прах чего стоила. Она — в лакированных узких «лодочках» — чёрных, и колготы такие же. Юбочка в тон едва колени прикрывает. А кофта-то, кофта! Под леопарда, никак — а на бёдрах узкая какая! Ох, вот совсем нынче девки стыд потеряли! (Кофточка стоила Нинели двух бессонных ночей — но не тех: она отчёт за свою начальницу делала — да только, кому такие подробности интересны?) Ух, какой парень при этой рыжей — загляденье! Стройненький, рубашка белая из-под серого полувэра и брюки со стрелкой. Вечно всяким таким мужики, как на грех, хорошие достаются.
Парочку целующихся разглядеть возможности не представлялось — по спине о человеке, конечно, можно судить, но скучно. Девица в чёрных джинсах в облипку, в чёрной же ветровке и с отчаянно подведёнными до висков фиолетовыми глазами явно только что вывалилась из преисподней. Не очень-то отставал от неё и парень в кожаной, до рыжины вытертой куртке и продранных на коленях джинсах — сумрачный, бледный, небритый, и синячищи под глазами чуть не во всю скулу. И куда только мать смотрит? Неужто заплатки трудно поставить?
И вообще, что за молодёжь нынче! Дикая какая-то. Ходят не пойми в чём, говорят непонятно как — и знать ничего не хотят. Толком не учатся — институты пачками бросают — телевизор не смотрят, за политической жизнью страны не следят… что из них вырастет, кому страну оставим?
— Что, ребят, на Васильевский, что ли, едете? На митинг? — весело спросил их человек, фигурой и лицом похожий на Олега Даля, если бы тому ещё нацепить огромные «совиные» очки в толстой коричневой оправе и организовать роскошные пегие усы.
Стоявший по соседству человек в распахнутой курточке из засаленной варёной джинсы оглянулся на говорившего, потом зыркнул из-под нависших век на ребят и вызывающе сплюнул в сторонку.
Две старушки, о чём-то мирно судачившие до сих пор, уже совсем неодобрительно покосились на группу молодых людей и на всякий случай покрепче прижали к животам тощие авоськи.
Сашка не стал ради ответа прерывать самое сладостное действо на свете, ну а Кирка Васильев… разве мог будущий журналист промолчать?
Вся фигура Кота, ещё мгновение назад вальяжно курившего в дембельском стиле, подобралась, жикнула «молния», — и расхристанная порыжелая куртка теперь вполне сошла бы за мундир — тем более, что на левом рукаве красовалась вышитая Лисой эмблема бойцовых котов. Ну, а как господин Васильев умудрился кроссовками щёлкнуть, словно первостатейный белогвардеец, остаётся загадкой до сих пор.
— Да-да-нет-да, товарищ гвардии фельдмаршал, так точно! Защищать демократию под стены Кремля, всей кодлой, наших рокеров послушать!
Hинель и Лиса схватились за животы и тихо угорели в сторонке. Браун отвернулся, но плечи его заметно потряхивало. Шура-квадрат оторвался от увлекательного своего занятия и в обе глотки заливисто ржал. Человек в очках — тоже. Дядечка в «варёнке» не утерпел — усмехнулся. Даже у хмурых старушек разошлись от переносиц брови — ничего так малой, борзый! А смешинки всё прыгали себе и прыгали каучуковыми мячиками по асфальту, и разлетались с их пути всполошённые голуби.
* * *
Павильон метро встретил привычными, с привкусом креозота, сквозняками — тёплыми, чуть душными, — и слабым пока подвыванием отбывавших от станции составов. Тётенька-контролёр равнодушно махнула взглядом по проездным билетам Лисы и Нинели. Девчонки прошли за турникеты и дожидались ребят, которым пришлось маяться в очереди за зелёными леденцами жетончиков.
Каждый шедший мимо попадал под внимательный взор Нинели, а Лиса, тогда ещё не знавшая слова «сканнер», пыталась представить, что же видит подруга. Осмотр меж тем поражал автоматизмом. Вот взгляд пристально вцепляется в зрачки, после быстро, однако не упуская подробностей, движется по фигуре всё ниже и ниже, до шагающих ступней, и финальным штрихом облизывает её всю обратно — к лицу.
Нинель ощутила Олесино внимание и перевела серые рентгеновские лучи на младшую подружку. С трудом удержалась, чтобы не обшарить тем самым взглядом и её, родимую, до мелочей знакомую — уж больно в новинку сегодняшний прикид. Глаза так и зудели пройтись по тощим лисьим косточкам, облачённым в глубокий траур, но Нинель сумела удержаться; впрочем, боевая раскраска Лисы существенно в том помогала.
— Что ты хочешь увидеть? — Лиса всё-таки решила, что спрос не грех.
Ответ её слегка ошарашил — обычно Нинель не упускала случая всласть прогуляться кирзовыми каблуками по людской природе, а тут обошлась коротким:
— Души.
Лисе даже пришлось переспросить — показалось: не расслышала.
— Души, говорю. Ду-ши! Ну, то, что от нас остаётся, когда помираем.
Лиса усмехнулась:
— И что же ваше святейшество изволят наблюдать? Останется?
На что Нинель абсолютно серьёзно и спокойно ответила:
— Да.
Продолжить дискуссию не получилось, — ребята уже подходили. Пришлось с лёгким вздохом сожаления отправить закопошившиеся вопросы и мыслята в командировку — перенимать товарищеский опыт у ранее решённых жизненных задачек.
Для тех, кто забыл — нет места более приспособленного для головокружительных поцелуев, чем неторопливо ползущий эскалатор. Старший братец и его… да, да — жена — принялись доказывать эту простую истину, как только лестница-кудесница повлекла их вниз. Теперь Алька уже не тянулась на мысочках за Сашкиными ласками — их лица оказались ровнёхонько друг напротив друга. Ах, век бы с этих эскалаторов не слезать! Ещё всего лишь год назад Алька жутко стеснялась посторонних и далеко не всегда доброжелательных взглядов, когда Сашка начинал… ну, начинал, в общем. А теперь ей всё было нипочём. Радовалась, даря любимому радость — и лучилась во все стороны света любовью.
