Ловлю детали его внешности.
Грубоватая, с резкими изгибами линия челюсти… Или, может, высокий ворот чёрной водолазки на контрасте даёт такой эффект.
Жёсткий подбородок.
Губы… не полные, не тонкие… чётко очерченные, правильной формы… не яркие… не бледные…
Мой взгляд перескакивает выше. Стрижка короткая, «армейская». На лбу горизонтальная напряжённая морщинка. Волосы тёмно-русые. Нос с едва заметной специфической горбинкой… и… как у папы! Когда-то был тоже сломан? Но почти незаметно. Лишь чуть-чуть огрубляет общий образ и добавляет возраста. Скулы… выраженные, но не слишком большие.
Молодой… Но уже не парень. Мужчина. Старше Макса.
Таких лиц тысячи, если вычесть глаза! А глаза очень живые, внимательные, тёмно-тёмно-зелёные, глубокого аквамаринового оттенка. Я легко забуду его лицо. Глаза — не забуду никогда.
Как загипнотизированные, мы, не двигаясь и не моргая, сцепились взглядами и растворяемся, изучая друг друга.
На стене тикают часы…
— Мне страшно… — шепчу я.
В его взгляде сочувствие и сожаление. Или я полная дура и ничего не понимаю во взглядах! Наверняка так и есть.
А прикосновения у него очень бережные. От его прикосновений не хочется помыться, как должно быть в этой ситуации.
И этот его совершенно неуместный и шокирующий поцелуй в ладонь… Что это было?
Какой же ты странный, мой похититель!
И мне, как дуре, кажется — вот я его сейчас попрошу отвезти меня к папе, и он отвезёт…
— Как тебя зовут?.. — шепчу я.
Ты дура, Ника, дура… Какая же ты дура! Ну какой похититель скажет своё имя?
Его губы вздрагивают, словно он хочет ответить. Но тут же сжимаются в рассерженную линию. Нахмуривается. Отводит глаза.
— Меня зовут Ника… — зачем-то говорю я срывающимся голосом. Пытаюсь поймать его взгляд. Не хочу быть безликой для него. Может, если он почувствует меня, то не станет обижать, не сможет…
Опять наворачиваются слёзы от страха и беспомощности.
— Как тебя зовут?.. — отчаянно и тихо спрашиваю ещё раз.
Шевелит коротко губами, но я не могу понять.
— Почему ты не говоришь со мной?
Словно привычным движением немного оттягивает вниз ворот водолазки. Сначала мне кажется, что под водолазкой ещё одна, только чуть помятая и с рисунком. А потом я понимаю, что это… тело! Шея в глубоких шрамах… забитых тату! Меня передёргивает… Резко отстраняюсь, вжимаясь в стену спиной. Я как будто на себе чувствую, как появлялся каждый этот шрам.
— Господи!!
Прикрываю свою шею ладонью, пытаясь избавиться от этих навеянных не своих ощущений. Какой кошмар!
Его взгляд темнеет и… теряет свою глубину. Словно выключается. Лицо становится равнодушнее. Спокойнее. Беспристрастнее. Отпускает ворот. Упругая ткань прячет шрамы. Опускает глаза, нервно проводя по волосам пятернёй.
— Ты не можешь говорить?..
Чуть заметно кивает.
— Очень жаль… — рвано вздыхаю я, шмыгая носом.
И мы снова молчим. Теперь уже не глядя друг на друга.
Неожиданно протягивает мне руку, словно прося мою. Неуверенно вкладываю трясущиеся пальцы. Сжимает. Переворачивает ладонью вверх. И указательным пальцем второй руки медленно рисует на моей ладони.
С…
А…
Ш…
А…
— Саша… — коротко и нервно пытаюсь улыбнуться сквозь слёзы.
Он задумчиво смотрит на мою ладонь. И, немного посомневавшись, рисует снова.
Ь…
Мягкий знак?..
Собака опять срывается на лай, и я машинально дёргаюсь, вырывая руку и обнимая себя за плечи. Встаёт. Кивает мне на деревянную лестницу наверх.
Что там?.. Осматриваюсь перед тем, как подняться.
Это, похоже, сауна. Диванчик и стол, тёмные стеклянные двери в парилку, и запах такой… специфический… приятный — древесины, хвои…
Обняв себя за плечи, поднимаюсь наверх по тихо поскрипывающей лестнице. Наверху в комнате горит только тусклая настольная лампа. Огромное панорамное окно во всю стену, от пола до потолка. За ним — гирлянда фонарей. Стекло чистое, и такое ощущение, что его вообще нет. Только сосны, освещённые уютным жёлтым светом… Вот протянешь руку — и коснёшься ближней…
Если бы не обстоятельства, при которых я попала сюда, я бы от восторга сейчас прыгала!
Низкая кровать у окна. С уютно сбитым покрывалом крупной вязки. Напротив диванчик и компьютерный стол. Только на столе нет компьютера. Угловой шкаф с зеркалом. Всё…
Смотрю на моего похитителя снизу вверх. Выше меня на полголовы, плечи широкие… Водолазка обтягивает грудные мышцы и бицепсы… Мне с ним никогда не справиться. Да мне вообще ни с кем не справиться! Я слишком миниатюрна и хрупка, чтобы даже помыслить такое.
— Саша… — умоляюще складываю руки. — Позвони папе, пожалуйста. Скажи ему, что я жива… в порядке… Он с ума сходит! Он очень любит меня. Он отдаст то, что тебе нужно.
Закрывая глаза, сжимает пальцами переносицу, словно раздражаясь на меня.
— Ты позвонишь?
Неуверенный кивок.
Уходит вниз. А я пытаюсь объяснить себе, что этот Саша совсем не тот ангел, которого я подарила ему. Что он жестоко убил человека, похитил девушку. И не надо обманываться его взглядами… Он, вероятно, потребует у отца огромную сумму. И если тот заартачится, то страшно представить, как быстро изменится обращённый ко мне взгляд Саши. А может, и не изменится, и он с этим сожалением во взгляде будет делать со мной что-нибудь страшное и убедительное для отца. Это же именно так бывает?
Закрываю лицо ладонями, тихо плача от страха. Мне отсюда не сбежать… Там, внизу, этот страшный огромный стаф. Он разорвёт меня за секунды. А у этого Саши за поясом пистолет…
Забиваюсь на диванчик, слепо глядя в окно. Очень холодно…
Через некоторое время Саша возвращается. В его руках дымящаяся термокружка. Ставит на стол рядом со мной. Достаёт подушку, одеяло. Укутывает меня им. Я растерянно позволяю… Вкладывает в руки кружку. Пахнет какими-то травками… Делаю глоток. Сладкий ароматный чай.
Мне страшно представить, что там сейчас происходит с отцом. Но я боюсь просить Сашу снова позвонить ему. Вдруг мой похититель взорвётся? И его отношение ко мне резко поменяется.
Бросаю взгляд на часы на запястье. Они золотые и очень дорогие. Снимаю, протягиваю ему.
— Это швейцарские… Золото… Возьми.
Непонимающе дёргает бровью.
— Возьми. Папа даст гораздо больше. Просто позвони ему!
Его губы искажаются на мгновение в пренебрежительной усмешке. Он аккуратно отталкивает мою руку с часами. Мне кажется даже, что брезгливо, или просто горько. Непонимающе заглядываю в его искажённое от непонятной мне эмоции лицо.
«Мне это не надо!» — отрицательно качает головой. Это так внятно, что я считываю по губам.
Боже… Боже!
— Что тебе тогда надо от нас?! — срываюсь я на эмоции.
Это что, какая-то личная история с местью отцу?!..
Мамочка….
Глава 15 — Обстоятельства (Беркут)
Ну что ж ты дрожишь так, милая?.. Я же «сказал», что не причиню тебе вреда!
Открывая ящички стола, ищу ручку и бумагу. Но у меня распиханы по ним только книги и профжурналы. Писать мне здесь было некому и нечего. Свой телефон я разбил, а Ника выронила свой из рук там, у своего дома.
Взгляд скользит по пустому столу. Ноут! Точно!
Присаживаюсь перед ней, ловя её взгляд:
«Ника…»
— Ника… — повторяет она, глядя на мои губы.
Киваю.
«Мне нужно ненадолго уйти».
Отрицательно качает головой.
— Не понимаю.
И мне хочется разнести всё вокруг. Я закрываю глаза… Вдох поглубже…
«Я… скоро… вернусь».
— Я не понимаю, Саша, — отчаянно.
Хмурюсь, отрицательно качая головой. Не надо нервов! Сжимаю её пальчики. И пробую ещё раз:
«Не бойся!»
— Не бойся?
Да! Господи… Мы как инопланетяне! Киваю ей, пытаясь улыбнуться. Но получается коротко и нервно. Грею её ледяные пальчики между своими ладонями. Здесь, и правда, очень прохладно в дождь. А сауна пока разогреется…
