школе, я слышала лишь пренебрежительные отзывы о жестокости деревенских, но я-то знала - каждая добытая птица шла на жаркое или в суп, и мы, несмотря на возраст, прекрасно умели ощипывать и освежевывать дичь. То, чем никто из моих городских сверстников похвастаться не мог.
Вспоминая о наших играх и прогулках с юрьевскими ребятами, я не забываю и про фотографии. Методично щелкаю то какой-нибудь кустик, то удобно замершую белочку и даже успеваю засечь быструю лисичку, уже поменявшую цвет своей шкурки на дымчатый оттенок. Из-за близости человеческого жилья они толстые и упитаные, ведь грешат набегами на мусорки. Замечаю даже жирного барсука, но сфотографировать не успеваю - уж больно быстр зверь.
Тропы здесь исхожены вдоль и поперек - грибная пора дает о себе знать. Правда, на грибницах толком ничего не осталось - собрали деревенские все подчистую. Мелочь, конечно, кое-какая есть, но она мне не интересна. Я ведь не по грибы сюда пошла. А сугубо для эстетического удовольствия. Мне хватает того, чтобы сделать несколько художественных фотографий забавно выглядывающего из-под листика мухомора или рядка опят под пнем. Красивый ствол ольхи, изящный изгиб плакучей березы или переломаное дерево молодого дубка - возможно, это мимо проходящий лось не рассчитал свои силы и неудачно почесался. Вот и след от копыта, кстати. Правда, это мог быть и кабан - все-таки я не лесничий и не охотник, в таких вещах не разбираюсь.
Хотя кабана вживую в детстве видела, было дело. Точнее говоря, кабиниху. С целым выводком поросят. Помнится, я была в таком восторге, что чуть не завизжала от счастья. Один мальчишка едва успел меня отдернуть - ведь кабаны на самом деле крайне агрессивные животные. Особенно самки, да еще и с приплодом. Мамашка не посмотрит, что враг превышает ее и числом, и ростом - бросится, защищая детенышей. А зубы у них мощные - могут даже человеческую ногу прокусить без какого-либо труда.
Есть здесь и дикие коты. Их урчание я слышу и узнаю даже сейчас. Только окрас у них такой, что заметить эту живность трудно. Они большие и пушистые и нередко приживаются около домов местных. Их отличает идентичная собачьей преданность и невероятная хищная ярость - никакой пес не нужен. К тому же они никогда не нападают с лаем. Атакуют молча и точно. Вот это я и называю - прирожденные охотники...
… За равномерной ходьбой и глубоко погруженная в собственные мысли я совершенно не замечаю, как сгущаются сумерки. Совсем как детстве, когда, заигравшись с пацанами, ты вырываешься из мира грез только тогда, когда уже не разбираешь под ногами землю, а лес наполняется иными, отличными от дневных, звуками.
Однако я не боюсь. Я и правда вернулась в детство. В то безбашенное время, когда все кажется нереально сложным - столько чувств, столько эмоций, ярких и непередаваемых. И одновременно - невероятно простых. Приятное - приятно. Страшное - пугает. Земляника вкусная, а боярышник - приторный и тягучий.
Не могу заставить себя повернуть назад. Заплутать я не боюсь: противопожарные колеи - прекрасный ориентир и память отлично подсказывает, куда надо идти.
Поэтому я совершенно не удивляюсь, когда выхожу к небольшому озеру. Хотя какое там озеро… Так, пруд заболоченный. Именно здесь утки с цаплями и гнездились иногда по лету. Сейчас-то тут пусто, хотя по перьям, выхваченные лучом фонарика, понятно, что птичьи семейства здесь по-прежнему обитают. Просто зашкерились на ночь.
Но тут хорошо, правда. Небо уже покрывается россыпью звезд, да и луна смотрит так хитро-хитро, будто все знает и подозревает во всех смертных грехах. Но не осуждает. Просто смотрит и молчит.
Фу ты, блин, романтика…
Прудик так и тянет к себе. Не борюсь с влечением - иду, хотя то и дело подскальзываюсь на вязкой тине. Но на мне сапоги - мне бояться нечего. Поэтому смело иду даже в камыши.
Здесь тоже пахнет гнилью - но не такой, как в подвале. Это живая и плодородная гниль. Водная и травянистая. Чувствую себя забредшим к черпахе Тортиле Буратино.
Ну-с, где там мой золотой ключик от собственного театра, где все счастливы и поют?
Курить почему-то резко захотелось… Я ведь за целый день выкурила всего одну…
Снимаю с плеча рюкзак и запускаю руку в боковой кармашек. Ну, так и есть! На автомате положила, курилка несчастная. Сдохнуть мне, товарищи, от рака легких… Как пить дать - сдохнуть.
Чиркнув зажигалкой и поднеся огонек к сигарете, я инстинктивно вздрагиваю и оборачиваюсь на какой-то жутковатый и очень громкий хруст. Ничего особенного, но на этом мои инстинкты кончаются. От резкого движения нога едет по илистому и скользкому дну, и я подбитой птицей неловко взмахиваю руками, пытаясь удержать равновесие, но бестолку - шлепаюсь в камышах неловким тюленем, подняв не только кучу брызг, но и шум.
- Твою мать! - только и успела я взвизгнуть.
Ну блин! Ну не дура?
Отплевываясь и забирая мгновенно застывающими в холодной воде пальцами землю и ил, я пытаюсь встать. Упираясь пятками, чувствую, как вода забирается не только под штаны, но и под куртку, но сапоги только беспомощно елозят по дну, а толку - ноль.
Ну твою мать! Бл***!
Продолжая материться, я кое-как переворачиваюсь на колени и медленно ползу на берег.
Дыша, как астматик, но больше от страха, чем от сильной физической нагрузки (кажется, я никогда не вылезу из этого проклятого болота), я наконец чувствую сладостное облегчение, выбравшись твердую почву. И плевать, что она холодная. Зато надежная и безопасная.
А если я пиявок нахваталась?
Ужас!
Господи, как же холодно!
Стоит мне только об этом подумать, как зубы начинают предательски стучать.
Надо встать. И как можно быстрее идти домой. Промокшая спина и плечи - это еще полбеды. Но вот ноги и полные ледяной воды сапоги - очень даже приличная проблема. Бронхит и пневмония мне не нужны.
- Вероника? Какого хрена вы здесь забыли?!
Да что ты будешь делать?! Час от часу не легче!
- А вы, Лев Маркович? - безошибочно узнав звериный рык, бормочу я.
Опираясь руками о землю и вставая на колени, я принимаю почти нормальное вертикальное положение.
Кажется, от размеров и роста этого бородатого дядьки даже сама земля вздрагивает, когда тот подходит и одним рывком за шкирку вздергивает меня вверх. Да хорошо так, у меня даже ноги от земли отрываются, и я повисаю в воздухе. Куртка, правда, опасно затрещала, но