я вспоминаю ее обидные слова, напоминающие мне о том, как она бросила нас с Крисси. Сколько раз мне приходилось придумывать какую-нибудь ложь, чтобы объяснить сестре, почему наша мать просто исчезла из нашей жизни, и почему она никогда не приходит навестить ее в больнице. А теперь она имеет наглость приходить и просить у меня денег, когда я и так едва свожу концы с концами.
От этой мысли моя обида быстро перерастает в гнев.
К моменту приезда в больницу я в ярости. Я поднимаюсь на третий этаж, не обращая внимания на взгляды незнакомых людей, которые смотрят на мое разгоряченное лицо. Мои сандалии яростно щелкают по коридору, когда я направляюсь к сестре.
Как только вхожу в ее комнату, то вижу, что Остин сидит рядом с ее кроватью. Я несколько раз моргаю, потрясенная тем, что он здесь.
— Д-д-до-уи! — приветствует меня сестра, с волнением произнося мое имя.
Я не свожу глаз с Остина, когда он встает. Он в своей спецодежде, от него пахнет дымом, лицо испачкано сажей. Несмотря на все это он выглядит как всегда привлекательно.
— Что ты здесь делаешь? — спрашиваю я, опасаясь, что что-то случилось.
— Я был неподалеку и решил зайти поздороваться с Крисси. — Он легонько трогает ее подбородок и улыбается ей.
То, как она смотрит на него, широко раскрыв глаза и застыв, приводит к холодному осознанию. Она привязалась — слишком привязалась. Он не должен так поступать. Это несправедливо. Ни по отношению к ней, ни по отношению ко мне.
— Могу я поговорить с тобой на улице? — мне не удается скрыть раздражение в своем тоне, и он это чувствует.
Он кивает в мою сторону, затем снова смотрит на мою сестру и ухмыляется.
— Увидимся позже, красотка.
Ее щеки розовеют от комплимента.
— По-ока, Аус-дин.
Я выхожу за дверь, чувствуя, что захлебываюсь от смешанных эмоций.
Он, не теряя времени, поворачивается ко мне, скрещивая руки на груди.
— В чем проблема, Зоуи?
— Ты не должен быть здесь, — говорю я ему, ненавидя эти слова, как только они выходят из моего рта.
— Почему?
— Она слишком привязалась.
— Я просто зашел поздороваться. Что в этом плохого?
— Все не так, — огрызаюсь я. — А что будет, когда придет время, и ты уйдешь? Кто тогда будет ей это объяснять?
— Кто сказал, что я уйду?
— Никто другой никогда не оставался рядом, почему же ты должен?
Он выпрямляется, разочарование скрывает его выражение.
— Я думал, что мы это уже прошли, Зоуи.
— Я тоже, но ты продолжаешь давить. На каждом шагу ты вмешиваешься, когда я говорю тебе, что не могу этого сделать. Это нечестно!
Его теплые карие глаза не транслируют никаких эмоций, кроме гнева. Он делает шаг вперед, и его разъяренное лицо оказывается в нескольких дюймах от моего.
— Нет. То, что ты делаешь, нечестно. Давай начистоту, ты не защищаешь свою сестру. Ты защищаешь себя, потому что тебе страшно.
Я скрежещу зубами от правды, которую он говорит, от правды, с которой я не могу смириться.
— Ты изолируешь себя от всех, кто пытается приблизиться, и я чертовски устал от этого. Ты хочешь, чтобы я ушел? Отлично, пусть будет по-твоему. Я ухожу.
Я не успеваю извиниться и исправить ситуацию, как он уходит, оставляя мое и без того искалеченное сердце истекать кровью на полу.
Остин
Мой молоток тяжелый и твердый, я яростно вбиваю гвоздь в другую доску, практически проделывая в ней гребаную дыру. Палящее солнце начинает опускаться, но я еще не готов закончить работу. У меня еще слишком много агрессии, которую нужно выместить.
Прошло почти двадцать четыре часа с момента моей стычки с Зоуи, а я не менее зол, чем вчера вечером. Я злюсь на нее… злюсь на себя.
Я живу здесь уже месяц и постоянно вспоминаю ту незабываемую ночь, проведенную с девушкой, которая ушла до восхода солнца, оставив после себя воспоминания и аромат на моей коже.
Мне следовало бы отступить, но это трудно, когда я знаю, как сильно она этого хочет. Вижу это по тому, как она смотрит на меня, с той же потребностью и тоской, которую я испытываю к ней.
Вчера вечером я поехал в больницу, чтобы проведать маленького мальчика, которого вытащил из огня, и не мог выбросить из головы его испуганные, умоляющие глаза. Осмотрев его и убедившись, что он выкарабкается, несмотря на обширные травмы, я заглянул к Крисси. Мне нужно было что-то хорошее, чтобы закончить вечер. Я не думал, что это будет что-то серьезное.
Очевидно, я ошибался.
Скрежеща зубами, я беру последнюю доску из багажника своего грузовика и налегаю на нее так же, как и на все остальные. Мне надоело играть в «горячо-холодно». Зоуи хочет, чтобы я ушел, и я ухожу. Навсегда.
Эта мысль вызывает острую боль, но я отгоняю ее, позволяя гневу взять верх над всем остальным. Так гораздо менее больно…
Несколько минут спустя по длинной гравийной дороге, ведущей к моему дому, проезжает машина. Оглянувшись через плечо, я смаргиваю пот и обнаруживаю, что это не кто иной, как женщина, которая разрушает мое терпение и член.
Зоуи выходит из машины, и при виде ее простого желтого сарафана у меня в груди все переворачивается, и хочется ударить себя по лицу. Она выглядит невинной, милой… уязвимой. Это бесит меня еще больше, поэтому я возвращаюсь к своей задаче и не обращаю на нее внимания.
— Привет, — произносит она своим мягким голосом, подходя ко мне сзади.
Бах.
Бах.
Бах.
— Я тебе уже звонила.
Бах.
Бах.
Бах.
— Я также оставила сообщение.
Бах.
Бах.
Бах.
— Ты, случайно, не притворяешься, что это мое лицо ты сейчас бьешь молотком? — в ее тоне сквозит веселье, когда она пытается пошутить.
Я, конечно, хочу ее ударить, но не так, как она думает…
Оставляю эту мысль незаконченной и продолжаю игнорировать ее, хотя мне очень хочется повернуться и расцеловать ее до смерти.
Я чертовски жалок.
И тут я, как мудак, ударяю молотком по своему большому пальцу, причиняя мучительную боль.
— Черт побери. Ублюдок, кусок дерьма! — я бросаю молоток через двор, затем пинаю доску и поворачиваюсь лицом к женщине, на которую я действительно зол. — Что тебе нужно?
Она делает шаг назад, нервно сглатывая.
— Я пришла извиниться.
— Оставь это. Я не хочу это слышать. — Я топаю через двор, мне нужно оставить хоть какое-то расстояние между нами, прежде чем я сделаю что-то очень глупое. Например, попасть в омут этих голубых озер.
— Пожалуйста,
